Стройков тронул коня - рванул на дыбы. Долго был слышен топот, как будто, удаляясь, гулко разносила но полям ночь удары новой и грозной судьбы.
* * *
В доме Стремновых еще тревожнее. Уже четвертый день на исходе, а Кати все нет.
Гордеевна вышла на крыльцо. Долго глядела на закат, и чудились ей в огненном просторе далекие пожары, среди которых маленькое, топкое облачко, похожее на женщину, поднимало руки ввысь медленно, так они были тяжелы сил нет для какой-то мольбы, и она клонилась скорбно.
Одно небо, перед которым, может, в ту же минуту убийца молился за свое спасение.
Из леса потянуло прохладой предвечерья. Там уже сумрак, а Никапор не возвращался. Не случилось ли чего? Кто только через лес теперь не идет! Всякая может быть встреча.
"Что там целый день ходить?-посетовала Гордеевна. Бывает, придет и горбушку-то свою выложит - поесть некогда.- Не захворал ли с лиха?.."
Никанор, как и просил его Стройков, приглядывался в лесу. Даже к землянке подходил, по из отдаления смотрел, чтоб не оставить следа.
"Если кто и был, то своим посещением спугнул ты его, Алексей Иванович. Сюда мне и ходить нечего. Зря только сапоги бить,-решил Ннканор.-Да и волей сыт не будешь. Он и волк возле еды рыщет".
С тяжелым зарядом в ружье ходил Никанор. Три патрона с таким же зарядом в патронташе под рукой были.
Сегодня дальним был путь. Еще раз навестил Никанор землянку. Долго стоял, прихоронившись, но ничего подозрительного не заметил.
Торопился домой: знал - Гордеевна будет тревожиться. Уже поздно. Солнце за нивы клонится.
Никанор свернул к святому ключу напиться.
Тропка тут тореная-крепкая: простежили женщины к врезанной в ствол сосны иконке над ключом.
"Вот где какую-либо бабенку припугнет и повинует.
И хлеба с сальцем принесет",- пришла такая догадка Никанору.
Какая-то вроде бы тень сгорбленная показалась у ключа. Кто-то молился или воду пил. Никанор остановился за кустом. Тень, почуяв опасность, распрямилась, но не высоко, чуть только голову подняла, не ведая, как светом по лицу отразит родник, и уползла - скрылась мгновенно.
Ннканор успел бы снять свое ружье, но то, что он увидел, жутью потрясло его.
Не помнил, как добрался домой. Ввалился в избу и помертвелой рукой закрыл на засов двери.
- Светопреставление, мать.
- Что с тобой?- с испугом спросила Гордеевна.
- Не спрашивай. Кто бы сказал, не поверил. Да своими глазами видел. Светопреставление. У святого ключа.
Пил он там, молился, не знаю. А почуял человека-то и распрямился. Лицо его родник светом и показал... Желавин!
Гордеевна руку подняла перекреститься, но так н затихла.
- Бог с тобой. Отец! Что ты. В могиле он давно.
Померещилось тебе с разговоров.
Никанор сел на лавку. Долго тер лоб.
А будто он,- поверил было слову прошлого; в могиле Желавин.- Да молчи, мать, чтоб и звяку не было. Алексея-то Ивановича нет. Метался он не зря, а промахнул. Глянул я - обомлел. Ружье у меня на плече, а руки, как отбило, не поднимаются-отсохли. Вон кто! А то Митька. У Митьки и родного здесь ничего не осталось, все изгадил. Сюда не пойдет... А кто ж убиенный-то?
Гордеевна поглядела на окна, за которыми тьмою стоял лес. Занавесила.
- Что творится-то, господи! Сам-то молчи. Не бараоонь. Не нашего это ума все.
- А доложить надо.
- И не пущу. Катюшки нет. Как пропала. Ты еще Терпения моего нету.
- Терпение только начинается. Слух идет, к Минску городу немец рвется, а останову все нет. Вот терпение будет, как сюда дойдет... К иедобру и покойник, знать, померещился...
В дверь кто-то постучал.
Никанор взял с лавки свой лесниковьш топор.
Стук повторился.
- Не ходи,- хотела остановить мужа Гордеевна.
- Посвети,- сказал он и, перехватив покрепче топор, вышел в сени.
Гордеевна сняла с гвоздика в стене лампу и осветила черный проем двери, в котором вдруг показалась сгорбленная спина Никанора. Он оступился с порога и неловко попятился в избу, схватился за угол печи.
К раскрытой двери из темноты сеней кто-то шел тихо.
На пороге появилась маленькая, худенькая, в изгрязненной кофточке женщина с неподвижным и погасшим взором.
- Мама...
- Доченька!
Лампа выпала из рук Гордеевны. Огонь еще на миг блеснул на полу, озарив, как отдаленной грозой, стоявшую Катю.
В избе что-то шепталось и постанывало от сквозняка, который врывался из бездны этой помраченной ночи.
ГЛАВА VI
В садовой сторожке, повитой хмелем, вьюнками и диким виноградом, который ворохами затопил до крыши эту глинобитную лачугу, встретились Павел Ловягин и отец его Антон Романович. Нашел на задворках чужой стороны прибежище и заработок: когда-то у пана работал - ухаживал за садом, а теперь у немцев вроде дворника при постоялом дворе для господ офицеров: проездом останавливались в панском доме, гуляли, пили...
Павел служил в польской армии, а потом в немецкой.
О нем позаботились: был устроен в школу по подготовке разведчиков. За высоким и темным забором и на особых полигонах в лесах прошел выучку разведчик и диверсант.