Вышел в плаще, скрывая советскую форму.
Издали доносились раскаты, как будто гулко бил барабап.
Всплывали ракеты - вещали кому-то свои знаки, каждая свое, по все недоброе.
Ловягин ехал в машине Дитца. Их останавливали немецкие посты и засады на развилках и перекрестках дорог. Солдаты в касках, с автоматами заглядывали в машину и после проверки отменно четко отдавали честь разрешали проезд.
Все дальше своя полоса, все ближе неведомое - опасное, затаившееся в лесах.
Дитц, свернул на просеку и остановил машину, Попрощался с Ловягиным.
- До встречи, лейтенант.
Ловягии сразу же скрылся в лесу.
Он слышал, как удалялась машина.
Первые шаги самые осторожные: еще не все СЛУХ и внимание - можно чего-то не заметить. Надо успокоиться. Он постоял среди орешников. Листья рябпли росой.
Впереди туманное поле, и где-то под покровом тихой травы булькал перепел, не напоминая о мире-он жил им - звук был радостной долей в несвержимом течении вечной жизни.
"Уйдем отсюда", вспомнил Ловягнн слова отца. Никуда не уйдешь. Сзади-пуля, а в лоб-другая, если сам промахнешься.
Он пошел, сжимая в руке пистолет, спаситель единстЕекиый в этом пропащем одиночестве.
* * *
Штабной автобус Впхерта стоял в лесу, неподалеку от проселка, по которому беспрерывно проходили машины: тягачи, тянувшие орудия, бронетранспортеры с пехотой, мотоциклы и санитарные фургоны, переполненные ранеными.
Убитых хоронили за дорогой. Ставили березовые кресты, на которые надевали каски. Шеренги крестов напоминали неподвижные и страшные колонны призраков с распростертыми обрубками рук и стальными черепами-касками с белыми знаками свастики, скрещенными семерками,- символа счастья и удачи у древних германцев.
Окна в автобусе раскрыты в сторону поляны с тонкими березками среди загущенной и уже подвыгоревшей травой на кочках. Стелился дым кухни с запахом жареного. Слышались крики и смех штабистов. Все это скопище в мундирах жрало, получало деньги и ордена, завидовало, сплетничало, злилось и молило усердно о своем повышении. И тут же рядом ходила смерть.
Вихерт, желая отдохнуть-духота и усталость угнетали его,- спешил закончить намеченные на этот час дела.
Он прямо сидел за столом, и это было выправкой - сидеть не горбясь. Строгость лица соответствовала записи, которую он делал в своем дневнике.
"1.7.41 г. Противник на участке моей дивизии после упорного сопротивления уничтожен нашей решительной атакой. Таким образом, мы вышли на соединение с соседом севернее нас, сужая разрыв, через который отступающие войска русских имели возможность выхода в восточном направлении.
Положение моей дивизии на сегодняшний день таково, что центр сильно оттянут к югу с дальнейшим распрямлением на восток до Березины. Таким расположением мы обеспечиваем свои правый фланг.
Следует признать: русские в попытках выйти из своего отчаянного положения предпринимают яростные атаки, что стоит нам большого напряжения и жертв.
В эти дни немецкий солдат еще раз доказал, что он достоин самой высокой похвалы".
В отсеке автобуса Вихерт лег на походную кровать, укрылся одеялом из грубого сукна.
Было душно. В приоткрытое окно тянуло гарью. Все небо было в слоях мрачных туч, под которыми тьма лесов была похожа на пропасти.
Засыпая, Вихерт услышал странный, неожиданно появившийся и сразу исчезнувший, притаившийся стук. Затем стук повторился. В нем было что-то устрашающее.
В автобус вбежал адъютант и, раскрыв дверь, увидел, как Вихерт, бледный, испуганно отвернулся от окна.
Стрельба и отдаленные взрывы разбудили его.
- Русские!- крикнул адъютант и схватил сапоги.- Скорее! Они могут появиться и здесь.
- Лейтенант, вы спешите засунуть мои ноги в сапоги.
Но вы забыли, что прежде надевают штаны,- сказал Вихерт и, презирая суетливость адъютанта, как можно спокойнее оделся, став перед зеркалом, застегнул мундир.
В лесу царил переполох.
Трещали мотоциклы.
Вихерт спустился в блиндаж, из которого расходилось множество проводов. Как паутина, тянулись они среди ветвей леса и травы лугов в полки и отдаленные батальоны.
В центре этой паутины, сгорбясь, сидел большой с седой головой паук один из дежурных штабистов. Он слышал сигналы очень тревожные и был насторожен.
Встал перед Вихертом, кратко доложил, что на правом фланге их дивизии появился противник. Вышедшие из котла русские пытаются пробиться через дорогу.
Он знал больше - русские уже прорвались через дорогу. Но не сказал об этом: лучше помолчать, побыть в стороне, пока неприятные вести сами укажут на свой исток.
Впхерт взял трубку. Четко и быстро сработал вызов.
В наушнике трубки кто-то тяжело дышал.
- Они прорвались...
Там, откуда пришла эта весть, крики сотен людей слились в сплошной вой.
Дежурный глядел на Вихерта, упиваясь постигшими его неприятностями: это была страсть, которая искала наслаждения в несчастьях других. Глаза его расширились и как-то неподвижно застекленели: он продлевал свое наслаждение.
"Как хорошо, что я не на его месте",- подумал он, и в этом было упоение его приниженности: не он будет отвечать за неудачи.
Вихерт перехватил этот взгляд.
- Майор Келлер, немедленно на месте выяснить обстановку.- Это было наказание, от которого он не мог удержаться.- Вы плохо слышите! - жестко повторил Вихерт.-Звуки боя прочистят вам уши,-добавил он, чтоб впредь майор знал, как надо дорожить расположением командира.
Вихерт прервал этот разговор срочными приказаниями и требованиями немедленного их исполнения: он поставил задачу особому отряду мотоциклистов и автоматчиков как можно скорее перекрыть лесную дорогу - не дать уйти противнику; поднял и батальон пехоты, приказав оттеснить русских в болото, закрыть возможные выходы оттуда.
Это была схема, в которой каждому надо было исполнить положенное. Только позже она станет машиной, которая должна раздавить противника.
В блиндаж вошел адъютант Вихерта, сказал, что горяг бензозаправщики. Они предназначались для танков, ушедших за Березину.
Вихерт медленно поднялся наверх. За лесом, над которым уже бушевал огонь, с ослепительным вихрем метались голубые зарева. Раздался взрыв, и воздух качнулся.