"Нет оправдания сотворившим такую жуть на земле.
Даже оогу",- подумал Дементий Федорович.
* * *
Полк Невидова не уступал небольшую полоску окруженной дороги,остервенело отстреливался по эту и по ту сторону изрытой, почернелой от минных взрывов заваленной убитыми насыпи.
В небольшой лощине скапливалась группа для прорыва. Здесь две братские могилы, оставленные прошедшей дивизией,-небольшие курганы. Обгорелый и оборванный осинник напоминал пашню с торчавшими из земли кольями. А там, дальше, за стволами дремучих сосен с вспышками голубого и зеленого света замерли немецкие автоматчики.
Невидов под гимнастеркой перепоясался снятым с древка знаменем, крепко стянул ремень на полотнище.
- Пора,- вздрогнул Любинын, услышав звуки боя вступившего в схватку с немцами отряда из арьергарда дивизии, который должен был с внешней стороны пробить брешь.
- Пошли! Пошли, товарищи! - крикнул Невидов.- Кто это полюшко пройдет, долго жить будет! Вперед!
Будто тяжкий вздох из лощины поднялся. Немцы били по бегущим в упор из автоматов и пулеметов. Но вот сошлись врукопашную.
Кольцо разорвали с двух сторон. Впереди луг. После смрада из лощины дыхнуло свежестью.
Два вышедших из засады танка встали по углам луга и встретили огнем своих пулеметов.
Невидов бежал с Любицыным по лугу. Рвались мины.
- Сюда! - крикнул Любицын и упал.
Невидов рванулся в сторону. Из-под дерева обожгло с грохотом, и голоса сразу отдалились, утихли, а он все куда-то падал и задыхался.
"Где я? Что со мной?" - подумал Невидов, с ужасом оглядывая поле. Лежали убитые, кровь на траве. Дрожат вдали какие-то красные пятна, и среди них немцы.
Голову заломило сильней и сильней. Потянуло тошнотой, и перед глазами померкло. Он услышал свое дыхание, от которого вроде бы вода рябила мертвенно.
И вдруг сверкнуло в сознании: "Знамя!" Схватился...
"Здесь!" - на груди, под гимнастеркой. И снова ткнулся в мох.
Очнулся-солнце уже зацепилось краем за острую маковку далекой ели, уходило за лес; на опушке, рядом, передвигались, рыча и лязгая, немецкие танки - как глухари в папоротнике, устраивались на ночлег; видимо, от полевой кухни струился над лесной гущей дымок.
Лишь ночью, когда на опушке угас последний всплеск губной гармошки, а над лугом застелился туман. Невидов пополз к дороге, на которой то и дело немецкие грузовики, пробегая, светом фар косили тьму.
Не помнил, как перебрался через дорогу, как прошел бором,- очутился у знакомой деревушки.
Долго лежал в лопухах, слизывая с листьев росу:
прислушивался - нет в деревне немцев? Чуял запахи хлевов, огородов и хлеба. По картофельным грядам прокрался поближе к домам. Тихо в деревне. Прижался к сараю. Шепот за стенкой.
Шептались Сергей Елагин и Палаша. Спрятала хозяйка раненого от чужих глаз в тайную нору в соломе.
Под стеной в малинники ход прорыла.
Л многих раненых, что оставили в деревне наши, высмотрели немцы. Увезли куда-то.
Полюбился Палаше этот молоденький: таких и не видела, как из светлого какого-то края явился, и глядит на нее ясно и с грустью. Все уж ему"- и ласка, и хлеб, и табак, только живи, пока незаметно, тихонько, а там видно будет. Стронулся свет. Как пучиной всех захлестнуло. Не до воли. Далека она теперь, воля-то. По здешней дорожке и не дойдешь: поймают, забьют.
Как-то через щель сарчя глянул Сергей в лугапронзило больнее раны: какой-то вроде бы человек показывал на сарай, уходил и снова возвращался, хотя Сергей и не видел его.
И с той минуты темнота казалась Сергею добрее света. Успокаивала. Ночь приходила как избавление. А с рассвета все снова. Прокричит петух - сердце так и оборвется. Опять страшный день. Вот-вот крикнет кто-то:
"Выходи"... На душе тоска, страх. Словно на казнь приговорен. А казнь долгое ожидание крика:
"Выходи"
- Не могу больше. Уйду,- сказал Сергей.
- Куда ты слабый пойдешь. От добра да к беде.
Или жить надоело?
- Доберусь. Не сверну с зари. Так прямо на нее и пойду. А там наши.
- Я кому хочешь про твою совесть скажу: командиры тебя оставили. Ты сам-то и не помнишь. Без памяти бьгл. Тебе еще лежать да лежать. Голова-то твоя горячая, вон- какая горячая.
- Страшно здесь, Палаша.
- А там? Земля горит. Березина, говорят, из берегов вышла: столько убитых приплыло.
- Там война. Но там свои, Палаша.
Шорох за стеной. Показалось или подкарауливает кто-то, следит?
Полезла Палаша из норы в ход под стеной. Прокралась к углу... Человек лежит.
Как на последнем шаге своем свалился Невидов, стащила его Палаша в сарай.
- Хлеба,- прошептал он, чувствуя, что еще минута - и он упадет.
Она принесла ломоть. Невидов сжал его трясущимися руками и откусил. Потом привалился к соломе, задышал с хрипом и всхлипыванием.
Сергей выбрался из соломы. На земле лежал незнакомый, вздрагивал и хрипел, и вдруг сон его оборвался.
Он вскочил и быстро ощупал что-то на гимнастерке; искал оружие.
- Гляди, какой с хлеба-то сильный стал.
Услышал насмешливый голос, и радость, недоверчиво еще, тронула Нсвидова.
Но что за молодец в крестьянской рубахе? Стоит, на палку опирается.