- Это почему же? - спросила Фрося, соседка Стремновых, маленькая, с вздернутым носиком женщина.
- А потому, что с отравы какая-нибудь ночка согласная для вас слаще меда кажется. Вот с этой отравы Фенька к своей сласти и понеслась.
- Такой сласти и на хуторе хватает.
- Какие сладкие! Мед прямо так и капает с наших мужиков, хоть в медогонку их запускай,-звонким голосом переговаривалась Фрося под согласный с ней смех женщин.- Нужны вы ей. Митя брился каждый день, вальтом ходил. А вы вон как водяные, в волоснщах-то заросли.
- Зато чистая шерсть,-ответили из мужского ряда.
- Не хвались, а то живо на твою шерсть заготовку припишут,-так угодила сказать Фрося, что раздался смех и в мужском ряду.
Женщины смеялись и переговаривались уже между собой.
- Их уж и бритва не берет. Бороды топором обрубать надо.
- А Фенька не зря поехала. Хлопотать будет за Мигю.
- Хлопотать надо с дарами.
- Иной подходец дороже всего.
Кирьян остановился поточить косу. Поднял ее, быстро зашикал бруском по жалу, поглядывая на дорогу, где в горизонт летела тележка.
"Вот как приманилась",- подумал он про свою душу со злостью и со стыдом: к чужому подтаивался, к надломленному. Не доламывать надо, а обойти, поберечь.
Кирьян повернул косу, с лезвия блеснуло в глаза солнце, затмило дорогу.
* * *
С палящего жаром проселка Фсня увидела лагерь.
Выгоревшее поле, высоко огороженное. За колючей проволокой в два ряда стояли бараки с черными, крытыми толем крышами.
По углам поля - дощатые вышки. На ближней вышке что-то темное, неподвижное вдруг качнулось: часовой завидел постороннего в запретной близости.
В лагере пусто и тихо в этот час. Все на объекте работ - на дороге, которую мостили в трех верстах от лагеря.
Лишь дымит кухня, где готовится варево на ужин:
мучной суп - баланда, как его называют.
Возле кухни двое заключенных кололи с глухим стуком дрова.
С проселка сворачивала дорога к лагерным воротам с узким прогоном перед ними. Рядом с воротами помещение для охраны - небольшой с окном домик, похожий на паука, от которого расходилась вся эта железная паутина, висевшая на высоких столбах с козырьками.
Феня не сразу подошла к лагерю, а постояла в отдалении перед этим, как ей казалось, страшным местом.
Из домика по звонку с вышки вышел человек в военном, молодой мужчина, загорелый, коренастый и крепкий, в брезентовых сапогах.
Феня подошла ближе. Он весело оглядел ее, спросил:
- Что надо?
- Простите... Митю Жигарева,- сказала Феня.
Вышел из домика еще военный-дежурный начальник охраны лагеря, с костлявым желтым лицом, хмурый от мучившей его изжоги.
- Чего ей?-спросил он.
- На свидание пришла.
- На минутку я,- сказала Феня.
Мужчинам хотелось поговорить с новым человеком, с молоденькой женщиной, зашедшей с вольного света в это проклятое место.
- Кто он тебе?
- Муж. Жигарев Дмитрий,- повторила Феня.
Первый зашел в домик. Вскоре вышел оттуда,
- Есть такой.
После тяжелой дороги с ночевкой на вокзале и от этого пекла мутно на душе у Фени.
- Свидания, конечно, не будет,- сказал старший.- Не имею права без разрешения.
- А где его взять?
- В Смоленск поезжай.
"В Вязьме пересадка. Туда да назад - дня три выйдет",- прикинула Феня.
- Меня из колхоза на день отпустили. Самая молотьба.
- Тебе муж должен был объяснить все в письме.
- Сама захотела. Хоть глянуть,- сказала Феня со слезами: жалко было и себя и Митю, что завела его жизнь за эту колючую проволоку.
- Ну, глянешь, когда сюда, в поселок, пойдут. Часа через три. А об остальном не проси. Не могу.
Она хотела сесть на приступку домика, так устала.
- Тут не разрешается. Вон туда,-показал старший в ноле.
Феня села на край рва у дороги, в тень запыленной ракиты, которой выпала доля желтыми сережками по