Где-то в избе слышалась песня. Кого-то провожали.
Он, да ты, калинушка,
Ой, да ты, малинушка.
Брезжило из какого-то окошка тихо, светало красотой.
Он, да ты не стой, не стой
На горе крутой,
Феня взглянула на свою избу и, если бы не отвернулась, увидела бы, как что-то бледное мелькнуло в окне.
Павел Ловягин второй день скрывался в подполе. Пока не было дома хозяйки, проник в избу и вышел сейчас.
Пожирал хлеб и слизывал с половиц разлитое вино.
Удар в затылок оглушил его.
Очнулся он с ломотой в голове и с трудом повернулся: ноги и руки связаны,- увидел человека... На лице его какая-то тряпица белая. Он стоял у буфета и быстро убирал в карманы куски хлеба. Взял с лавки топор и подошел к поверженному.
- Кто таков? Ну, живо, а то порешу!
Холодное лезо топора тяжело подавило на темя. И вдруг отстало. С ужасом посмотрел Ловягин на занесенный топор.
"Неужто! - и топор отшатнуло. - А похож. Вылитый. Уж не Пашенька ли так возрос? Стало быть жив батюшка-то -Антон Романович. Он-то адресок в эту яму дал - жигаревскую, а? Не забыл своего, значит.. Зачем пожаловал?
- Развяжи!
- В дядюшку Викентия горячий. Тише!..
За хутором они бродом перешли Угру и скрылись в олешнике. Шли к болоту, след в след, как волки.
Болото простиралось в желтой мгле, и скрипело, и свистело, и булькало-захлебывалось от ночных перекликов птиц.
Шедший сзади снял с лица холстинку и поглядел вокруг... Давно не появлялся у этих прорв Желавнн Астафий.
* * *
Чернели в июльской ночи крыши хутора Похожи издали на стаю летящих птиц.
Ночью шли войска.
У Ельни и Ярцево рвались лавины стальных чудовищ.
Сотни тысяч солдат на берегах Днепра, в лесах и в полях на улицах, в домах и подвалах бились неистово полыхало и клубилось с тьмой небо.
На десятки верст шеломом сверкал из ада разверженной и горящей земли огненный бронзово-золоченый холм Смоленска.
Часть II
ГЛАВА 1
Когда-то предки наши, в поисках земли вольной, ушли от соседства с германскими племенами на восток, и после долгого пути, в схватках с кочевниками, завернула родословная вверх по Днепру; и стало здесь, на истоках рек, среди дубрав и родниковых болот, племя кривичей в багряных рубахах и, оглядевшись дозором с холмов, что-то узрило в отдаленном, изготовилось к сражению, расставив на вырубках деревянные крепости боевым порядком: впереди-Смоленск, а за ним, по углам-Дорогобуж и Ельня, и дальше - между верховьев Днепра и Угры, по лесам - резерв селищами звенел наковальнями, пахал и сеял. А когда с дозорных сосен бил на сполох сторожевой колокол, брали мечи, освященные молнией:
огню грозы поклонялись - ее блеск поражал тьму, был непокорим и ниспосылал дождь, жизнь и благодать земле.
Вершина пространной возвышенности, водораздел рек, текущих из болотных бездн к Черному морю и морю Балтийскому,-древний, ныне пропавший, заросший олешником, а местами и усохший оврагами, путь из варяг в греки,извечный передний край России.
Как узрели тогда среди дремучих лесов отдаленное, как представилось это самое место, где кончалось одно и начиналось неведомое в голубых просветах берез - врата огромной равнины, в которой, где-то там, на московском холме, русским сойдется и будет держаться беспредельное.
Вот и год тот пришел, с пожарами, с ревом орудийным, жаркий, горький, страшный.
Наши войска, окруженные в районе Смоленска после месяца ожесточенных боев, потрясших немецкую армию и помрачивших ее, в эту августовскую ночь бродами отходили на восточный берег Днепра.
Горела тьма.
Кирьян пробежал по блескучим косам огня и провалился. Рядом забородевшее окровавленным зверем ползало и плакало. Как дегтем залило глаза.
"И меня. Так вот оно как".
Никакой боли. Только кромешное жуткой тоской проломило по телу. А в кромешном зеленым пятном бережок, Что это?
В ресницах замерцало и растворилось... Будто в ночном окне пожар моргнул. И рука тянется... Что это? Да что это? Приблизил - в ладони черные колосья шевелились.
"Где я?"
После сумраком гнулись какие-то тени и взмахивали.
Слышался хруст.
"Жиут словно?"
Вон и снопы лежат, да какие-то длинные, и что-то голосов не слышно. Так ведь война! Снопами солдаты лежат. Другие идут куда-то.
Хлестала и рвалась рожь под ногами. За полем деревеиька - в пожаре светло стоит.
"Это здесь. А впереди?"
А там, как за щелью, полоской красной-речка. За ней дорога в отрогах. Шли по ней или идут еще?
Так куда?..
Шли по крутой дороге вниз мимо печных труб и ям - в черной пустыне. Расползались раненые и отставали.
Перед родником одним стоном молило поле.