- Далековато.
Стройков взял из травы леща, завернул в газету.
- Дементия Федоровича угостишь. А милёны любят, когда о них вспоминают, особенно если со вздохами, цена еще выше. Живы будем - не помрем. В долгу не останется. А про наше - молчок.
Распрощались и вышли из березняка: Кирьян-через лощину к дороге в полк, а Стройков постоял, подумал: цеплялось что-то, да не туда тянуло.
"Неужто и впрямь Митька? Другой жизни захотел!
Ведь там Желавин ожидает,- шел по берегу и раздумывал Стройков.- Что ж, к чему-то начало",
ГЛАВА IV
Феня лежала под шинелью - на снопах в шалаше.
Она в особой группе Стройкова - с виду охрана моста, повариха - кашу умела варить, а по слухам на окопах где-то, и на случай опасный училась, как в руки не даваться, уметь уйти или подойти незаметно, когда надо, показывали, как нож держать - не кухонный, и как от того же ножа вывертываться. На окопах или на заводе где-нибудь спокойнее. Но что делать, не все по покосам ходить. Смелая, молодая, с синими в прозелени глазами, была не с края в стремнинах этой истории.
Пока, по затишью, ползала в частом березпике ловчее змеи, и ничего, каша варилась, а война-то шла, и в ожидаемом и в наступившем пути нужна была Феня Жигарева.
Звезда проколола покров шалаша - мерцала изумрудной иглою.
Феня завернулась потеплее в шинель. Еще можно поспать: как бывало, совсем недавно, проводит корову по росе - и к Мите греться в дремоте... Был муж, свой двор, а размелось все растрепанной соломой по полю. Не случайно, нет. И даже по тому, что уже случилось па жигаревском дворе было видно - никакая гадалка пе разгадала бы, с чего порвалось. Почему не дождалась тюремного муженька - все бы и уладилось после такого урока? Связалась с парнем в пряной, дурманящей жаром тьме сеновальной.
Охладило стыдом. "Неужели я?"- не отвернешься.
Как же так?
Стронулась жизнь Кирьяна, а Митя будто вон там, в углу шалаша, снопом на коленях поник.
"Сгорим все равно - дай же припаду. Или пеплу нашему стыдно будет?" вспомнились, а может, представились мольбы муженька отвергнутого.
Провалиться бы на треснувшем дне, а явиться девчонкой. Ждала бы у кладей то утро с анисовым цветом.
Теперь-то она знала, как надо было начать свою жизнь.
Бутылью самогонной мутнел рассвет. Подпаивал тоской. Шинель волглая пахла пожарищем.
Кто-то подошел к шалашу.
Лежебока, пора корову на выгон,- голос Стройкова.
"Не скоро теперь",- подумала, сбросила шинель, стала одеваться.
- У меня корова сама ворота отворяла,- ответила Стройкову.
- А мы вот с Глафирой мучились со своей. Вдвоем со двора выпроваживали: она за рога, а я плечом под хвост напираю. Ленивая была и на молоко прижимистая.
Горлач с нее надоишь, и то как вода. Выпьешь-то - ничего. А через час и кукарекает в животе и свистит.
Едешь - на весь лес словно радио играет. Вообще, скотина у нас какая-то ненормальная заводилась. Боров каждое утро в речке купался, пока не залился... Скоро?- поторопил Феню.
- Готова я.
Он оглянулся. Фепя перед ним.
- Как это выскочила,- удивился он.- И не видел.
- Через запасной.
- Значит, учения впрок.
- Чего-то лихорадит.
- Захворала, что ль?
- Да вроде как из души. Душой не согреюсь.
Под томным платком стояла она в окне зари.
Стройков достал из кармана кусок хлеба с салом.
- Поешь... Баб растрачиваем. А потом гадать, почему ребеночек плачет, чего он, сынок милый, у забора свалился? Пошли. Дотошно поговорить надо.
Осиновый лесок на бугре холодил горечью. Внизу, по яверю и песчаным отмелям, протоками растекалась Угра.
На том берегу редким леском шли солдаты в одну сторону - к передовым. Желтые и красные, плоские низкие тучи за ними. Еще дальше, в бомбовом пламени, отрывались клубы дыма над Вязьмой.
Феня уселась поудобнее, сложив ноги набок: так теплее под шинелью.
- Скажи, ты в своей избе чего-нибудь странного такого не замечала?спросил Стройков.
- Когда?
- Перед уходом.
- Нет.
- Или вот что, было, может, как-то не по себе? Давай вспомним и подумаем. Перед твоими сборами Митька домой навестился. Так?
- Был. . .
- А откуда явился?
- Документы его не глядела. Да и в голову бы не пришло. Не чужой.
- Разреши, чуть прежним тебя потревожу. В чайной он тогда деньгами потрясал.