35118.fb2
У двоих прощения напросишься. И детям еще останется.
- Это мы запомним, Астафий, и как в гости с тобой сходили, и на какой ты ситчик к праздникам ребятам моим показал.
- Ты свои мысли при себе держи. Видел, Демка рыбок купил, наблюдает, как они плавают, и вспоминает.
Кого он еще к оврагу не отвел? Или забыл про Пашеньку, вражьего сынка, племянничка бандитского? С кем он кашу ел, молочко пил?
- Это какой же Пашенька? - спросил Стройкой Никанора.
- А барина Антона Романовича сынок. Мальчонкой жил у нас. Мы тогда молодые были. Раз зашел к нам барин. Посидел в избе. "Чисто у вас, хорошо,- похвалил житье.- Решил я,- говорит.- к вам в учение сына своего отдать, чтоб он прежде французского мужицкого ума набрался. Думаю, так-то крепче будет.
Как?.." - "Ваше дело, барин",- отвечаю. И повелел: не баловать, что себе, то и ему!.. Жил у нас мальчонка-то.
И на покосы с собой брали, и на жнива. В горлачику воды принесет, сырокваши. Слушался, смышленый...
А как взяли от нас, на другой день Викентия на дороге я встретил...
И это вспомнилось, как гневался на коне барин, как кричал и внушал:
- Какой вы песенке его научили? Про коршуна, как он, коршун злой, уточку унес? Плачет. А чем уточка живет? Червячком? Червячка глотает. Не так ли? И над червячком заплачем. Что ж тогда будет? Уточка без червячка сдохнет, коршун без уточки мертвый сядет. А червяк будет плодиться и кишеть. Так вот какое ваше учение. Своим переучу. На замке сидит. Пока уточку на сковородке не запросит. Понял? Вот так учить. Поправим свет жалостью- от червя пропадем! - крикнул и по дороге умчался, и плетью, как змеей, потрясал над полями.
Беседа, казалось, уже и не к делу пошла. Но будто в тот час что-то уже вызывало из нее.
- Чего-то Катюшка меня спрашивала?-вставая с хвороста, осведомился Стройкой.
Встал и Никанор, подумал.
- Не знаю.
- К Глафире чего-то прибегала?
Стройков ждал Катю за палатпзмн п землянками госпиталя. Сидел на плоском камне. Напротив другой камень-валун в полыни - иссечен дождями веков, рябит.
От потоптанной травы пахло махоркой: раненые приходили сюда покурить, посмотреть на три стороны, а четвертая за спиной - близкая, белая, сестричкой, да немилая болью и могилами - земля шинелью сырой укрыла братьев.
Подбежала Катя в накинутом поверх халата плащике. Подала руку Стройкову. Села, подкосила на валун колени.
- Был у Федора. Спит. Не стал беспокоить. С лица светлый, чистый,вздохнул Стройков.- Что сказать хотела?
Катя молча глядела на него.
- Ты чего? - удивился Стройков.
- Да так... Опять Митю нарядили.
- Удивляюсь. Объясни мне, каким ты сердцем жалеешь? Так ведь и гада можно пожалеть. Или знаешь что?
- Вот письмо его с фронта.
Катя достала из-за плащика треугольник бумажный.
Стройков протянул руку.
- Можно?
Развернул письмо. Укрывшись, посветил фонариком...
Вон заметались буквы.
"Катя!
Слышал про Федора. Поклон мой ему.
Совестно перед тобой. Да ты знаешь. Натворил я лежачий.
Хочу новой жизнью жить, а старая чтоб сгорела в этом огне. Да не сгорит - нагонит. Поля такого нет, ку.
да бы уйти. И от мертвого останется... Зовут! Хоть бы под камнем с землею стереться!.."
Будто Митькин голос на душе крикнул.
"Неужели натворил, кошмаром хворает?" - Стройков погасил фонарик и раскрылся.
- Впору на площадь да на колени. А то и рядом, под забор, куда пониже. Возьми письмо,- Стройков положил письмо на камень.- Что-то натворил. И признаться страшно, хочет жизни новой. Одна дается. Как слезу упавшую, на глаза не вернешь.
Стройков было уж и поднялся, посмотрел в глаза Кати и снова сел.
- Что-то еще хотела сказать. Говори.
Еще и не отболело с сердца, пекло, подходило близко с далекой границы, гудит на земле, не перестает с той поры, как войною рассвет вдруг покрасился, и в комнатке гость у окна стоял. Ванятка все снится, сынок, будто у магазина с сумочкой он стоит, мамку ждет.
Слезами залились глаза Кати. Наплакалась, повздыхала.
- Говорят, родное всю жизнь снится, живет в душе до конца. Хоть так... Да к душе-то стерва прицепилась.
Тот гость ночной, лазутчик немецкий, барина сынок с ножом за голенищем.
- Кто?!
- Павел Ловягин.
Вот что в беседе стучало в разные окошки, и нашло.
Стройков встал, будто вдруг испугался.
- Это где же, у границы? У тебя в комнатке?.. А как попал?