- А забелел-то!-взглянув на седую голову его, поразилась она.
- Да вот Родион тут про разные страсти рассказывал.
- И не говори. Думали, лихорадка. Хины дали.
А вчера с постели слез и пополз, из дома по тропке, по тропке к Угре. Не держу. Думаю, что будет. До бочага дополз. Воду попробовал: глыть, глыть. Да и говорит:
"Мертвую воду живая растворила". И пьет, пьет, бурлит в бочаге, радуется. Вижу, воскрес мой Родя.
Дементни Федорович отвернул обшлаг на рукаве, посмотрел на часы.
- Как-нибудь до зари. А сейчас пора.
- Хоть ягодок на дорогу,- сказала Юлия.- Сушеньких.
Она скрылась в сенях. Родион Петрович сказал:
- Слышал? - фамилию Желавина он не назвал.- И могила ие берет. Соль высохшая. Пыль ядовитая.
- Так, говоришь, мертвую воду живая воскресила?
- Да вот испивается чудовищным. Сам видишь. Если так и дальше? Недра опустеют, родники высохнут, от морей останется соль. Не жалеют землю. Подлое слишком освободилось и разгулялось. Они, пожиратели жизни, погубят и сами сдохнут у мертвой воды. Куст снова в пустыне начнет собирать капли влаги тысячи лет.
- Жизнь не так беззащитна, как ты думаешь. Пожирание прервем!
- Нет, Дементий. Это заведенное. И мы всего лишь частички совершаемого. Но цель-то какая? Для чего?
- Не ломай ты голову,- сказал Дементий Федорович и положил руку на плечо Родиона, покачал.-Живи, Родя, н спуску не давай.
- Да как же, дорогой. Ведь прихожу к выводу, что все нагромождения ничего не дают. Все пустое.
- А жажда жить? Радость невероятная н беда от этой жажды? Тут все красота, и храм, и любовь. А твое от разума - от конечной точки его.
Подошла Юлия. Протянула Дементию Федоровичу матерчатый клубок с сушеной черникой. С того лета сбереглась в закромном себряковском ларе. Пахло от черники печным духом и вечерней давней, теплой порой.
- Когда с кипяточком заваришь и попьешь,- дала совет Юлия.
Дементий Федорович рассмеялся.
- Помните, гостинец в дорогу мне дали: каравай, лук и сала брусок. Бомбочки встретили посреди пути, на рассвете. Прыгнул я под откос. Лежу и чую, пахнет печеным и жареным, вроде как начинкой к пирогам на Майские праздники. После каравай из вещевого мешка достал. Что такое? В корке дыра, а внутри и лук жареный, и шкварки от сала и... осколочки.
Родион проводил Дементия Федоровича за огорожу.
Как-то уже и поредело в лесу, помялось, а сломанные деревья перекашивали бор.
- Ничего не слышно? - спросил Дементий Федорович.
- Да близко пока нет,- ответил Родион, поглядывая в лес.-Ты осторожнее. И форма у них наша, и документы. Заведут. Мешок на голову и в болото. Слышал? В лесу там,- показал Родион куда-то за фрокт,- расправу учинили. Один бежал. Рассказывал. Из окружения шли. Двенадцать человек, два генерала с ними.
Ножами исполосовали. Медсестры, девчата, и их. Человек за водою пошел, а винтовку оставил. Говорит, все в нашей форме были. А выдал будто какой-то политрук.
- Бандит. Почтарь из тех мест.
Уехал Дементий Федорович.
Родион, опершись на палку, стоял перед дорогой.
Пламенел на стволах сосен закат, уходил за лес славянским племенем в багряных рубахах.
В поле, где высокая дорога открывалась небу, несла в лазурной дали облака на своем коромысле, но положистому склону в песке кипел на нивках розовый гречишный цвет медовым зноем - вековой курган. Лежали здесь французские солдаты. На вершину, видать, пригоршней прощальной положили ладанку с семенами родимой земли. Проросло семя кустиком. Летом пылал курган маковым пламенем нездешних цветов. Никто не ломал их и семя не брал под свои окна: видели люди слезы на цветах.
Дементий Федорович подошел к кургану. На земле, завернувшись в брезентовый плащ, сидел Стройков.
- Вот, только от Родиона,- сказал Дементнй Федорович. Устало сел, снял фуражку.- Говорил с ним. Уже слух про этого политрука.
- Хотелось бы и не тревожить вас, да, простите, надо,-сказав, Стройков ненастно взглянул на Елагина.- Только па равных, Дементий Федорович. Может, что и не так скажу, без обиды ко мне.
- Договорились.
Стройков повернулся, зашуршал плащом. Далеко над лесом из разных мест клубами взмахивал в высоту дым:
вырывался из пожара.
- Для уяснения обратимся к той памятной для вас ночи. В избу к вам явился человек с холстинкой на лице.
Бандит,- напомнил Стройков.- Зачем он явился?
Убить? И вопросов до сей поры не было. Но, подумав, умный человек спросит: зачем лезть в избу, когда можно пулей на дороге? За все барин в ответе. Его и ловили.
А полез в избу. Зачем? Чтоб показать вам поближе да пострашнее холстинку на палке.
- Что это, твои домыслы?
- Не только. Да без них и нельзя, без домыслов.
Явился показать вам, что таковая холстинка существует.
Видели сами вы, военком. Вам вера. Все и пошло на холстинку. Лицо скрылось. Бандит через вас отвел взор от себя на несуществующее. Попробуй найди и поймай.
Хитрость самой мысли. Еще и подтверждение честным, вами, как свидетелем. Но когда оказалось, что Викентия Ловягина в ту пору здесь не было, заговорили о Желавине. Держим это в уме. Теперь вопрос еще: в чем, собственно, вина Желавина? Что можно сказать? Вопрос не к оправданию, а хочу еще разок разобраться, чтоб с затылка что не стукнуло. Никаких улик. И в избе вы его не видели. Что предъявить? Ничего.
- Письмо выдает подлеца.
- Письмо-то с оборотом. Что получается? Был обман, а вы этот обман без усмысла покрыли, будучи военкомом, проглядели бандита. Так?
- Что, суд?