В окно постучали.
Стройков вскочил и отбросил штору. Темно за стеклом.
- Стойте! Куда вы! - пытался остановить его Николай Ильич.
Стройков бежал через двор к калитке в воротах...
В голове зазвенело и поплыло от удара.
Пальцы надавили на глаза лежавшего и подняли веки.
Приблизилась свисавшая из-под кепки холстинка на лице.
В глаза хлестнуло землей...
Николай Ильич втащил Стройкова в квартиру. Завалил на тахту.
- Скорую помощь!
- Не надо.
Стройков поднялся, наткнулся на стену и упал. Снова поднялся. Тронулся к умывальнику на кухне. Снял гимнастерку и бросил ее в раковину. Месил и отжимал в потоке тяжелое, измазанное.
- Идите. Ложитесь,- сказал Николай Ильич.- Я тут сам все сделаю.
Стройков подошел к тахте и будто провалился.
Темнота обжигала лицо, знобило.
Раскрыл глаза. Николай Ильич подносил чашку.
- Медовая водичка. Согреет, успокоит, и уснете.
- Что же это было? Кто?
- Рано. Дайте всему естественный ход. Когда выхода нет, лезут в подполье, роют тайно под стену, и выползает остервенелое неизвестно где.
- Но что же все-таки? - настойчив был Стройков.
Николай Ильич присел рядом на стул.
- Неспокойный ваш участок. Реализм, Алексей Иванович,-это лишь одна сторона жизни, что и как вам представляется, но как представляется другому, вы не знаете. Как же быть? Зовите на помощь воображение.
Вообразился же храм в мираже. Да как! Вообразите эту женщину, что она красива. Глаза тьмущие ведь разгораются. Не совсем одинока, есть любовник, которого не любит, но вынуждена встречаться с ним, возможно даже уединение среди скал на берегу моря, некий рай, предел счастья, но сбивает запах багульника, другое совсем чувство. Дает ли вам что-либо такая степень воображения или нет? Может же быть у нее знакомый? И она для него красива. И какое вам дело до них. В бесчисленных столбцах один-Желавин. Вот кто вам нужен.
Стройков выпил медовой воды. Николай Ильич накрыл пледом.
Сон находил, зыбкий, тревожный, мучил какой-то погоней во дворе, и будто в своей избе сидел на диване.
"Надень простую рубашку па меня",- просил Глафиру перед смертью своей.
"Надену, дорогой ты мой".
Скорбью поразило все его тело, безысходно и горько еще потому, что было все просто.
- Елагин, к тебе пришли!
Сергей вышел во двор.
На скамейке у забора сидел Николай Ильич. Сергей остановился перед ним, сказал:
- Я хотел позвонить вам.
- Что-нибудь есть от дочери?
- Нет, ничего.
Николаи Ильич поднялся.
- Если что будет, сообщи.
- Простите меня.
Николай Ильич посмотрел на конец трости; как продолжение перста своего поднял и опустил.
- Хорошо, хорошо. В обоюдном желании приблизить доброе.
С Хавской Николай Ильич свернул в переулок. Было, как в оранжерее, тепло и влажно. Мостовая вдали рябила, будто течение на перекате речном.
"Сильные нравственные начала очищают от озлобления, стыдят, поднимая к возвышенному",- думал Николай Ильич. Вспомнил поверженного у кустов сирени вчерашнего, утром уехавшего гостя.- Сотворенное над ним вне совести и оправдания".
Часть IV
ГЛАВА I
Никанор налил в чашку щей, "Серые" щи, из проквашенных, еще зеленых капустных листьев. Горячо, вкусно варево, с сальцем, лучком и мучицей, топленное в глиняном горшке.
Не спеша почерпывал ложкой.
"Хоть бы погодой его погноило, а болотами потопило.
Да, пока не свяжут, по шее не звезданут, не угомонится.
На такую войну крепко собрался. Решил хозяином стать.
Свое тогда не вернешь, кончится. Хлёбово будет, а слова - нет, и ум отойдет".