В избу зашел Никита. Положил тетрадку на стол и что-то записал.
- Задание, Матвеич, тебе с хозяйкой. В ночь, у дальней луни, ленок потоптанный уберете. Раненым на подстилку. А то с земли простужаются. Распишись. С меня спросят - изволь, записано. И тебе когда пригодится.
Документ. Представил - проходи. А пет - в сторонку.
Чем занимался в этот период? Не хотел, а чего хотел?..
Здесь,- показал Никита на линейку в тетрадке.
Никанор расписался. Никита сложил тетрадь, завернул и брезент и впихнул за голенище; сапоги, как кряжи, смазэпы дегтем на все напасти-на дождь, жару и болота.
- Погоди, Никита Васильевич, сомнение тут у меня.
Какую-то сегодня подозрительную жидкость нашел. Иду и гляжу: возле самой стежки, под кустиком, в посудине и стоит. Прямо как специально.
- А пу-ка покажи.
Нкканор достал из-за сундука бутылку. Никита взял, посмотрел на свет. Жидкость желтоватая. Отвернул пробку. Понюхал.
- Спиртное. Аж в голову, как печатью, стукнуло.
- Не с отравой ли какая? Чего сомневаюсь.
- Так определим. Петушок у тебя во дворе бегает.
Поглядим, как повлияет.
- А вдруг что? Жаль петушка-то.
- А как безвредная? Что же ее чистую выбрасывать?
Или держать незнамо чего в доме? Оно и пожар может быть. Петушка пожалел, а сам без двора кукарекай потом. Дай-ка корочку или сухарик. Сейчас произведем.
Во дворе Никита полил из бутылки в мисочку, корку намочил.
- Ко-ко-ко,- позвал ходившего по двору петушка.- Ишь ты, бегом.
Петушок живо склевал хлеб. Взлетел на плетень. Голова словно в зеркальцах отражалась. Коротким голоском кукарекнул.
- Видишь, песни запел.
- Погодить надо. А жаль будет. Молоденек, а умница. Самолет немецкий летит-он бегом в свой окопчик в крапиве,-похвалил петушка Никанор.
Петушок расхаживал по мураве, что-то склевывал.
- Ты другое скажи. Потопчет курочку, яичко снесется. А из яичка новый петушок или курочка. Как устроено,- поразмышлял Никита.- Из ничего прибавок берется... Не помер. А ты горевал.
Еще обождали и пошли в избу.
- Это никакая там отрава, а зубровка,- за столом, сразу же, с глотка, определил Никита и еще налил: хозяину в чашку, а себе, как из насоса, качнул в окованную железом кружку.
- Не спеши. Пусть по организму пройдет. И поглядим, как подействует.
- На дураков действует. А у умных она мыслями воспаряется,- ответил Никита.
- Все ж таки. Не спеши,- дал совет Никанор.
- Ты погоди рассуждать. Меня послушай. Кому отравленным вредить, спрашивается? Бабам, чтоб без них прибавок населения укротился? Не укротится. Бабы у нас любую отраву выдерживают. Или нам с тобой? Мы что с тобой, генералы, ордена какие у нас?
- Так без нас как же, земля олешником зарастет.
- А вред какой? Кабаны и волки разведутся? Опять же польза: с кабана сало, а с волка и шуба хороша.
Была бы земля, а у нас на ней само все нарастает и множится. Лось! Сколько в нем пудов мяса? Тот же тетерев, намедни сам в печку залетел.
Никита вылил из бутылки остальное в свою кружку.
- Ты уж, Матвеич, не возражай, раз у тебя страх такой, а я еще и бригадир, командир бригады, комбриг,- Никита выпил, затряс плечами.- Что бы догадался и другую оставить. Нет такой догадки, чтоб свое оставить, а другой бы с удовольствием взял.
- Ты забыл, как взял, мое растирание выпил? Вот тут за цветочком стояло,- показал Никанор на железную банку с геранькой,- в посуде. И как ты побег в больницу прочищение делать.
- Негодное прочистили, а годное в жилочки пошло.
Я еще и песни пел обратной дорогой. Ах, не одна, не одна...-затянул было Никита.
Вошла Гордеевна. Держала за ноги петушка, встряхнула и положила на лавку.
- Чего-то околел петушок-то наш.
Никанор схватил картуз.
- Говорил я тебе.
Никита подтянул штаны.
- Теперь другие разговоры,- и выскочил из избы.
Видела Гордеевна в окно, как бежали они по дороге;
Никита впереди, а Никанор сбочка обгонял его. Убрала со стола пустую бутылку: "Ишь, и беседу бросили. Знать, вызвали куда-то".
Вернулся Никанор поздно. Вздыхая в темноте, выпил кружку воды и еще зачерпнул.
- На лён, мать, пора,- сказал, вздыхая, выпил и вторую кружку.
Гордеевна поднялась со своей лежанки за печью.