- Вот и очнулась, милка. Где была, что видела? Где знакомый наш? Весь клубочек распряди.
Серафима посмотрела на зарю. Огнище показалось в глазах, и чуть отвела взор, погасло.
- Тошно,- проныла она.- Червяк на сердце.
Упала в яверь, уползти хотела. Желавин достал ее и повернул на спину. В рваной кофте - в тени и в заре малиновые ягодки. Из-под ресниц помертвело смотрела и ждала. Теплым болотом обдавало ее.
Она села и снова с силой замахнулась платком, сказала:
- Взорами сгорели, на чужое-то глядя. Много видел, да брать боялся. Все около.
- А как за чужое стукнут. От дома убежишь, а от стыда своего нет.
- На подлом стыдом не провалишься. Иди к Стройкову со стыдом. Строгий мужик и по совести, хотя и замучил. Не в меня, в старое, трактирное торкнулся.
- Не он решает.
- Пошел бы?
- Я под Ельню сходил бы. А оттуда, на целых если ногах, с отпущением шел бы и шел бы к тому океану Ледовитому и вкось к другому. Волей бы надышался.
Умираю без волн.
- Кто этот знакомый?- спросила Серафима.
- А что тебе? И знать не надо.
- С Катюшкой Стремновой в ельнику встречался.
- Как! - вертанулся Желавин поближе к Серафиме.
- Чего-то поговорили скоро.
- Вон что. Умом того не достигнешь, что глазами увидишь. Значит, с комиссарами он?
- Или чего ты болтал на болоте?
- Нет, нет,- заслабевшим голосом проговорил Желавин,- Так,всякое.
- И всякое оборачивается.
- Упустили.
- Это бы ладно, с комиссарами. Бандюга он голодный.
- Ас Катькой чего ему надо?
- Мало ли знакомство какое. Форма-то на нем командирская. А бандюга. Где же ты подобрал такого?
- В жигаревской избе, в погребе прятался.
- И ты туда же.
- С сеновала его видел.
- А ты Феньку ждал. Все к ней. Да свое не отдаст, счастлива. Не оторвешь - и ты, и Митька, два дурака.
- Зависть гложет тебя.
- Что видела с тобой? Днем света боялся, ночи у окна просторожил. От колесного стука под берег бегал.
- Под притолокой гнися. А я забыл,-с раскаяньем, как-то и посмеявшись, сказал Желавин.- Допрешь до поговорочки своей. Что дальше, говори.
- Пошла я за ним: от следа его, как за лодочкой, берегом. А след путает. Уйдет, скроется, и откуда-то опять на том же месте. Только чудно. Если глядеть, сразу и видать: нехороший чего-то ходит. И все в тень, в тень. А того не понимает, перед заревом фуражка-то его тетеревом. На развалины барские завернул. Подремал, подремал, да как вскочит. Беженцев испугался. Занырял по осиннику. Потом вдруг будто опомнился. Под пеньком чего-то заковырял. А когда скрылся, я к пеньку.
Серафима осторожно вытащила из кармана стеганки что-то завернутое в рвань. Расплела лохмоткн. Засохшая грязь рассыпалась, в глинце что-то блеснуло. Желавин хотел ближе разглядеть, а Серафима отдаляла и смотрела, как он клонился будто бы сном.
- Поиграй, поиграй, милёнка ты моя,- заговорил, оглаживая ее колено, омывал порезанное осокой,- Тихонькое. А ночкой?- глянул в глаза.- Подай!
Желавин подержал на ладони грязь, какое-то стеклышко выщипнул: "Условное, что ль?"
- По затылку-то не огрел у пенька?
- И его нет, и след потеряла. На край поляны вышла. Вижу, фуражка его тетеревом. Про встречанье-то с Катькой говорила. После у дороги он сел. Рядом я прилегла. Любовное его залихоманило. В баньку меня иотянул. На ребят лихих там нарвался. Ножом затряс.
Руку мою сжал и все водит, водит, место никак не найдет. А я маню.
- Любовное. Искал место, где ножом тебя торкнуть.
- За что?
- А у пенька на приманке слежку твою приметил.
Способ такой. Вот тебе и тетерев. Только чей? С того леса или с этого из одних черничников с Демушкой.
Не торкнул бы, так свел. А оттуда на поводке собачкой ко мне. Зачем себя показала? Потом бы к пеньку, после.
Сорвалась, а здесь?.. Как бы неводом не завели от болота.
- Погоди. Ребята из баньки за ним погнались. Разъярели. В овраге бил?!. С края на край шатали. Наганом по голове, а колом по ногам ломали. Да какая ж силато! Вырвался, ушел.
- Засада, выходит?
- Сам на них. Закричала я: "Не ходи, убьют!.."
Один на голос ко мне и кинулся. Свалил. Да ускользнула. Он за мной. На тропке орешину отвела. Бежит, а я орешину и отпустила. По бельмам ему. Знаешь кто?