- Смешно,- сказал Кирьян.- А я после этого полета на птиц боялся глядеть.
Федор уткнулся в траву, как бывало в детстве, когда, накупавшись в реке, ложился на землю, греясь ее печным духом.
- Крылья эти потом сняли. Мать Кирьяна из холстины с них нам по рубашке сшила... "Летайте!"
Далеко в поле показался силуэт женщины, стройный, тонкий в поясе. Темно вскрылялся платок на ее плечах.
"Приехала",- узнал Феню Кирьян, и сразу толкнула в сердце разбуженная тоска по ней.
Все трое глядели, как она шла в этом отдалением просторе, казалось, не двигалась, а навстречу ей плыла поникшая до пояса несжатая рожь с малиново обсеянной закатом березкой.
- Кто это? - спросил Федор.
- Феня,- сказал Кирьян.
- Жена Мити! Как она без него?
Кирьян, с ленцою поднявшись, пошел к реке - к темневшей между кустов бочажине. Напился и окунул в оочажину разгоряченное костром лицо. Слышал он, как Новосельцев громко говорил, подзадоривая его:
- Знаешь, Федор, как он с ней на станции оттанцовывал. Хлеб они привозили сдавать. Вот танцевали! У него и у нее искры из-под каблуков. А уж неслись, я думал, от земли оторвутся.
Кирьян вытер платком лнцо.
- Искры, может, и были от гвоздей в каблуках. А от земли отрываться не думал. Раз попробовал - хватит.
- Думать тут нечего: Митина зацепка держит.
- Ладно, не подкалывай,- ответил Кирьян, присаживаясь под ольховый куст, подальше от жара костра.
На той стороне, из-за высоких ив на угорнстом берегу, плавно вскружила неясыть. Раскинуты были ее длинные, похожие на косы крылья. Зноившийся поток понес ее над рекой. Испуг толкнул птицу, какое-то неуловимое движение: она слегка лишь накренилась, и тень стремительно понеслась по кустам - скрывалась, то вдруг черно вымигивала из света.
- А-а-а,- где-то далеко в лесу позвало эхо.
- Когда же оп прийти должен? - спросил Федор про Митю.
- Не знаю,- ответил Кнрьян.
Федор сидел некоторое время в задумчивости.
- Один разговор с ним у меня из памяти не выходит.
Вернее, одно признание его,- заговорил Федор,- На охоту мы с ним как-то пошли. Идет он, молчит. Чую в душе у него что-то так и ноет.
"Что с тобою?" - спрашиваю.
Будто он и обрадовался, что я спросил.
"Знаешь, говорит, яблоня у меня на огороде, антоновка. Мальчишка соседский залез. Схватил я его. Задрожал он, сжался весь. И яблоки-то он мне протягивает: возьми, мол. "Дяденька, дяденька, больше нс буду".
Так меня, говорит Митя, жалостью и пронзило.
Пожалел. А вот будто что сорвалось во мне, будто крикнул кто-то: "Вдарь!" Ударил я его. На грядки он упал, пополз. Бросился к нему, прижал к себе, а у самого У меня слезы. Зачем я его ударил? Ведь сразу пожалел, а ударил... Страшный я, Федор, говорит, раз это смог.
И жалеть буду, а все натворить могу".
Себя он боялся, страхом себя и до водки и до тюрьмы довел. Это точно,так закончил свой рассказ Федор.
- На этом хуторе вообще не разберешься после убийства Желавина,- сказал Новосельцев.
- Ты наш хутор оставь!
- Сразу и обиделся. А мне жаль хороших людей, Киря: они вынуждены делить долю с убийцей.
- Какую долю?
- Такую. Когда я приезжаю сюда, чувство у меня не очень приятное, потому что не знаю, кому я руку подал, кто в избу меня впустил - хороший человек или убийца?
Вы и сами так думаете, кто к вам покурить зашел? Может, он?
Кирьян хмуро и долго глядел в глаза Новосельцеву.
- И у нас в избе тебе кажется? - спросил вдруг.
Федор обнял за плечи своих друзей.
- Хватит вам! Посмотрите, какая красота!
- Вашу семью я знаю,- ответил Новосельцев Кирьяну.
- Вот так, Ваня, и я свой народ знаю. Нет у нас таких. Где-нибудь в другом месте гляди.
- Да посмотрите вы! - тряхнул их Федор.
На той стороне, из-под обрыва в сухих смородниках, солнце выливало в реку свою багряную плавку. На самой середине омута что-то булькнуло, и тихо пошли круги. Радуги света заколыхались на кустах, из которых вспыхивали белым вьюнки и красным зажигалась плакун-трава.
- До чего же хорошо... До чего же хорошо, братцы вы мои,- говорил Федор и думал, что это последний для него вечер здесь, и крепко сжимал плечи друзей, прощаясь с ними.
* * *
Феня вошла в избу, чуть посидела на лавке возле двери. Сняла ботинки с уставших ног. Пол прохладен.
Вянет сумрак, тихо, и лишь оса звенит на стекле.
Фепя раскрыла окно, и сразу в избе засквозило, а на стенах родничками забился свет.
Она быстро переоделась и пошла к Угре искупаться после дороги.