- К топору наведываются.
- Так лучше один идол, чем станет им каждый с топором.
- А голодный как же?
- В канаву. И в самую грязную того, кто бежит.
Кто ты?
- Водицы и часок сна в преддвериях,- попросил Желавин и пошатнулся.
Желавина отвели в сарай. На ногах не держался, ударился коленями об землю и сильно вздохнул, будто тяжелое повалило на сноп.
Ему принесли горлач с водой и кусок хлеба. Воды попил, а хлеб лишь подержал, понюхал и отложил, посмотрел в соломенную крышу. Сумрак тихий не напоминал, а таил шуршание дождя, запах теплого сена и соломы медовой, и он почуял Феню, ненавидящую его, но идущую к нему.
"А что потом? Что потом? Хоть ненависть и страсть в пустом облаком закатным. А потом одно пустое. Чем жить еще?"- холодно призналась.
Желавин повернулся лицом к стене. Между бревном и землей просвет выткан зеленой травой, гнездышком сухой мох, а в нем восковистые шмелиные соты.
"Дальше-то что?-опустошил и разговор: что-то было, держало невысказанное, казалось, важное, что еще не все своим умом сказал, что-то есть, держится, а теперь и этого не было. Пустое, пустое. Спотыкался с разбегуне падал, хватался за деревца и заборины. Эх, повалился! Так бы и лежал. Поднимут и поведут.- Хоть бы в вертеп какой грянуть и провалиться. Чтоб еще и крышей вдавило да молнией прожгло через середку. Самый грязный вертеп, голый и пьяный, конченый. Не за Гордея ли схватили? Чего-то возле избы его? Сыщик, сыщик, все знает. Как же быть?"
Желавина снова привели в знакомую комнату. Усадили на табуретку и привязали ноги.
За окном отплывало облачко, покидало одинокую осинку в поле.
Дитц сел на свое место, сказал:
- Выспался? Воды попил? А ведь день все тот же.
И утро без надежды.
- В надежде, в надежде,-повторил Желавин.- Один и у каши сирота. С вами же и умное. Нет, нет, боже упаси, не подумайте, что и кашу из одного чугунка. Гордость германской расы. А нашу и повинили даже, гордость эту самую, подстригли, наголо. Кудри-то русы были, рубашка расшитая, высокий да ладный, хоть плясать, хоть под червлен стяг.
- Червлен стяг?- переспросил Дитц.
- Да. Любимый нашим народом красный цвет.
Солнышко-то, оно какое? А у нас красно-солнышко:
красивое, значит, прекрасное, праздничное. И зори красные, и пожары мятежные. А сейчас, по войне багровое - красное, с мраком помешанное. Немцы, прежде жившие у нас, кофейни имели, лавки и заводишки тоже. Лефортово-то в Москве - от Лефорта: богатый и обласканный царем Петром, любимец царский - соотечественник ваш.
И Бенкендорф, Бенкендорф - шеф жандармский -тоже из земли немецкой. Вон как жить-то можно! Не революция - соединился бы ваш капитал с нашей землею железным швом уральским. А не вышло. Знать, все же нашли правду. Она с золотом не соединяется,- сказал Желавин вразрез всему, из отравы своей, ненавидя, что отвечать должен, срывался.
Дитц ответил:
- Сваривают броней и огнем! В такой трагедии правда достойна проклятия. Люди с ней гибли или отбрасывали ее. Она требует жертв. Для чего? Никто еще не видел ее плодов. Не легче ли заработать на плоды, которые видим. Других нет и не будет. Страсть человеческую не прекратишь. Р1 зачем? Дано природой. Она упрятала ее в смерть. Ударь гроза вселенская - человек бросится спасать свое золото, любовник в последний раз упьется любовницей, другой - кинется с ножом усладиться местью. Зачем же отодвигать до грозы вселенской, ждать ее? Жить и поступать так, как будто она уже ударила! Весь мир встрепенется и придет в движение. И если все от бога, то и эти минуты от бога.
Желавии, опустив голову, зрил в трещину половичную. Точился в ней скрип: кольцо иод полом в ход пошло.
- Отвлеклись,- сказал Дитц. -Ты имел при себе оружие.
- Да старенькое. Барин для его охраны выдал.
- Какой барин?
- Из здешних. Викентий Романович Ловягин. Служил я у него. Да поздно ума набрался. От богатых подальше бы.
- Почему?
- Дела ихние не знаешь, а причастен.
- Ты сожалеешь? Значит, дела не совсем хорошие?
- А пострадал.
- Стрелял из нагана?
- Стрелял.
- В какую же сторону?
- А по уткам, бывало. По глухарям. Да и то по молодости. Жалел птицу. Наган-то притаил. В крапиве прятал.
- На какую же охоту сейчас взял?
- Скажите, в какие черничники угодил не с тем, так с молодым барином.
- С молодым барином?-переспросил Дитц.
- Вместе в болоте французское ели... На той стороне.
- Что за французское?
- Квакает она, и в котелке вроде как курятина оказывается.
Дитц засмеялся
- Такими тайнами владеешь, а еще и шутишь. Где же он, молодой барин?
- Кто ж его знает?
- кто ты?
- Желавин Астафий.
Дитц откинулся к спинке кресла. Так вот кто перед ним. Удача, да какая! Она же и неизбежная, ко всему.