"Всем тяжела жизнь на земле, да и быстра, слишком быстра Будто и не жил, и не было ничего. Как у всего и у всех Зачем далеко ходить, высоко летать? О чем думать? Ты под своими ногами",-ниже и ниже клонил голову.
- "Барин, Антон Романович? - Услышал вдруг он.
На пороге стояла женщина в деревенском платке.
Глаза тьмущие, немигучие, студеные, как под ветром в тени платка, да будто двойным косили, как отсветом ненастья на темной воде, явится, обнадежит и пройдет.
Она поставила у порога баул из желтой клеенки, с блестящими замками.
- Барин, Антон Романович?
Он выполз из кресла, с трудом распрямился.
- Что тебе?
- К вам я. Полы помыть или погадать. Карты у меня. Сиротку-то не забыли?
"Серафима",- понял Антон Романович.
- Как же... как же,- проговорил он и, как прежде, протянул было руку для поцелуя, но опустил.- Что на пороге стоишь? Садись.
- И посижу с вами, и все что угодно вспомянем, барин, Антон Романович. Ополоснуться бы. А то в дороге всю грязь вытерла. Ай, грязи сколько! И стираются, и моются, а все скобли.
Антон Романович принес из душевой гостиницы ведро горячей воды и ведро холодной из колодца.
Серафима на засов закрыла дверь в сенях. Налила в таз воды, посмотрела в слуховое окошко. Зеленела помокшая крапива, возле дороги колодец с распятием под нависшей красными гроздьями бузиной.
Скорой была баня. Свежий халат клюковками из баула достала - надела. Постояла, пошатываясь в туфельках на каблуках. В слуховом окошке ручное зеркальце приладила. Волосы скручивала, оплетала белоснежным венцом косынки и поглядывала в поле, на поворот дорожный у кустов.
Вынесла ведро, вылила в яму у сарая. Постояла, оглядывая поля в желтом солнце, кое-где серые, старой ометной соломой прели: "Неужто заграница?"
За сараем гостиница - одноэтажный каменный дом с башенками по углам,похожая на небольшой замок.
Был и ров, наполненный водой, заросший ряской, и мостик перед входом.
Двое немцев прохаживались по садовой аллее. В центре клумба с вишневыми астрами. Небольшой фонтан моросил, в высоте, над цветами, сияла полоской радуга.
* * *
Антону Романовичу кое-что перепадало от гостей.
Скупал и вещицы, привезенные из России, перепродавал. На домик спешил скопить. Теперь и Серафима к делу.
Он посмотрел в замочную скважину, ближе и ближе глазом. Увидел мерцавшую тьму, в которую, посвечивая, водило бездонное, гасло, приближаясь, и снова занималось в глубине: ее глаз в замочной скважине скрылся.
За сумраком сеней мутнело слуховое окошко. А в сторонке, чуял, стояла она. Сердце его словно уж чего-то и достигло. Яростного своего братца вспомнил с опозданием. Заторопился в неожиданном. Усы подфабрил, длинную бархатную с накладными карманами куртку надел.
Примазал бриолином поредевшие волосы. Лицо хоть и усохло, кожа натянулась, но не морщинилась. Жесткие брови косматились, а глаза углубились в щелочки, осторожно поглядывали.
Серафима вошла повеселевшая.
- Боже, боже,- оглядывая ее в халатике клюковками, произнес Антон Романович.- Был небольшой комочек. Откуда что взялось? И линии, линии, кто их установил? Не так и не этак, а как положено только одной. Ах ты какая стала!
Он пригласил ее в уголок, к столику с винцом в графинчике. Налил в рюмки.
- С прощением,- сказал он.
Серафима чокнулась, но пить не стала.
- Плохо, когда от женщины вином пахнет,- проговорила игриво.
- Мы же свои. Свойки. Так у нас?
- Если только силой вольете.
- Зачем же силой?
- Сами ведь желаете, а не я.
Антон Романович подошел к ней, взял ее рюмку. Подносил к губам. Серафима улыбалась и отворачивалась.
- Нет у вас силы, Антон Романович, нет.
- Силы захотела!
Вино пролилось на халатик.
- Только замараете. А силы нет и быть не может, Антон Романович, нет,задорила и словно уже злилась она.
Антон Романович отошел, отдышался.
- Зачем приехала?
- Халатик-то замарали. Новый. В Даниловском универмаге купляла.
Она отвернула ворот халатика, посмотрела с изнанки, ресницы опустив. Молодая. Туфелька на полу.
Антон Романович графинчик наклонил над рюмкой.
Полилось вино густое, хмелем и розой запахло.
Серафима одной рукой рюмку подняла, а другую - па грудь положила.
- Нет, Антон Романович, совеститься буду: что подумаете: баба вино пьет. И строгости не будет.
Поставила рюмку.