- Бояться нам нечего,- сказал он и спустился поближе к воротам. Отсюда, как с высоты, видна была река. На миг озаренная молнией река зеленовато сверкнула из черноты.- Не чужое берем, а наше это, как сердце.
Кирьян доел свой хлеб.
- Вкусный. Мало только.
- Не знала, а то щец бы тебе принесла на свидание.
Они приютились напротив ворот в яме, вырытой в сене.
- Пока вот так, а потом избу срубим. Заживем с тобой.
- Не сули. Налюбиться бы вволю!
Короткий сухой треск раздался над крышей. На миг все заслепило огнем. Феня прижалась к Кирьяну. Он успел заметить, как зигзаг молнии пронзил реку до разверзщихся ее глубин, а там еще свои бездны и провалы открылись... И сразу черно стало.
Молния уже из отдаления осветила их: Кирьяна, который склонился над Феней, и ее лицо с призрачной дрог* нувшей красотой.
- Почему не вечна любовь, Кнря?
- Вечного ничего нет. Звезды и те гаснут.
- А мы - как искры костровые.
- Искры ветер метет, а человек и против злой бури стоит и шагает.
- Куда же шагает?
- К далеким сказкам.
- А какие эти сказки, Кнря?
- Честные, красивые и умные. И добрые.
- И долго еще идти к этим сказкам?
- Пусть дальше кажутся.
- Почему?
- Для терпения и веры в пути к ним.
- Правду ты говоришь или придумал все?
Кирьян лег на спину. Задумался. Взметывались по краю неба зарницы, желтые и багровые - отблески грозы, такой далекой, что из той дали уже не пробивался звук: он был слабее быстрого света.
- Говорим и думаем одно, а выходит совсем не так.
Я хочу жить, чтоб другим не было плохо от меня. А вот плохо.
Феня схватила его за руку, так хотела вдруг остановить его.
- Ты вспомнил про Митю?.. А ведь я решила быть с тобой, а не ты. На твой свет к тебе и пошла. А с ним темно было. И встретил он меня с темнотой своей. Пожалеть хотела его за проволокой. А жалеть и нечего. Не люблю его. Это теперь и узнала. Так что же, в загон идти из страха перед ним? Лучше в омут или искрой костровой сгореть на вольном ветру. Вот и сгорю! И не сули мне ничего. Ничего не хочу.
- Что ты вспугнулась так? Я только подумал, как сильна любовь.
Он нагнулся к ее лицу, услышал дыхание Фени, в чуть развиднявшейся темноте увидел улыбку и почувствовал, как от ее волос пахнет горечью репейника, что вечно стоит у дорог, и цветет багровея, и никнет скорбно под ненастьем холодной осени.
Любовь их смелела.
Они уходили за хутор в поля или сидели возле Угры на любимых местах на берегу. Ночная вода с отраженными звездами казалась и небом и бездной концом всего света, где иногда таинственно зажигались огни будто бы какой-то другой жизни. А рядом кусты и трава с налитыми росой купырями.
Раз она пришла к нему, когда он ловил рыбу на приглянувшейся глубинке напротив дальней пуни - месте их первых встреч: теперь только от ненастья там хоронились.
Феня пришла и тихо села возле тропки в свитую горошком и вьюнками траву.
- Это я, Киря,- сказала она.
Он сидел спиной к ней в лодке, причаленной под лозовый куст. Обернулся к ней молча и радостно, с удочкой в руке.
Заря отгорала в реке, сперва ярко-желтая, затем с бронзовой оттенью, меркла, сливаясь с водой. Перед лодкой потемнело. Но кусты на той стороне и пуню еще обдавало заревом.
Феня молча глядела на это зарево. Ей было хорошо, что рядом Киря, и не было забот. Они были, эти заботы, Но перед любовью ее все казалось легким, радостным, ведь каждый день дарил ей вечернюю встречу.
Кирьян достал из коробки кузнечика, насадил его на крючок, вонзив жальце под панцирь грудки, и бросил.
Кузнечик, поблескивая, замерцал на воде, и в этот момент что-то темное и большое поднялось к нему, чмокиуло.
Кирьян дернул удилище и сразу потянул.
Рядом с лодкой метнулся голавль. Кирьян вывел его, дал глотнуть воздуха и не помнил уж, как выбросил его.
Голавль высоко вспрыгнул из травы. Феня руками прижала его к земле. Голавль тяжело дышал, широколобый, с оранжевыми плавниками. Раскрыленный хвост его с дрожью хлестал по траве.
- Куда его? - спросила Феня.
- В подол,- засмеялся Кнрьян.- Прут сломи.
Феня сломала лозовый прут и конец его просунула под жабры, из-под которых струйкой потекла кровь.
"И это живое. Кричит, поди. Больно! Больно-то как.
А мы и не пожалеем",- подумала Феня.
Кирьян снова бросил насадку в удачливое место, и снова под кузнечиком хлюпнуло, и вода закружила, словно кто колом завернул ее.
- Еще один отвоевался!-крикнул Кирьяп, быстро заворачивая удилище к мысу лодки, и, не вываживая, внбросйл в лодку второго голавля. Упал он с оборвавшенся лески, задышал тяжело в своей серебряной с золоченым отливом кольчуге.