Анфиса распрямилась, как-то вроде бы потягпваясь.
- Похоже.
- И ты в этом окошке. Кого-то ждешь.
Она засмеялась над его загадкой.
- Лучше не из зари, а из своего, близкого скобка поманю, вон там, за лесом,-и поманила с завораживающей дурманинкой синих, сш,е молодых и веселых глаз.
* * *
На второй день праздников, к вечеру, гости с прощальными объятиями и поцелуями под хмельную слезу стали расходиться и разъезжаться по своим дорогам.
Долго еще слышались песни, и брань хозяек на подвыпивших мужей, и смех, и вскрикп гармошек-отзвуки ушедшего уже праздника.
Попритих и опустел хутор. Раньше обычного погасли огни. Сон неспокойный, тяжелый, как с угара, с бредовым бормотаньем и миражами снящейся радости.
А утром расплачивались за праздничное веселье болью в голове, тоской. Вместо самогона пили теперь настой брусничный, квас, а больше воду за колодезный холодок ее, остужавший всякие горения нутра.
Утром у Никанора встреча со Стройковым.
Никанор побрился. Бритва австрийская, с германского фронта привез. Берег ее, нежил на ремне звонкую остринку поблескивающей стали.
Вымылся у родника над Угрой, от которого и отпил с жадностью, и окунул лицо в наполненную водой прорубь сруба. Благодать-то какая: и напоил родник, и освежил, и смыл притаенным дыханием холодка хмельную одурь.
Сегодня у Никанора много работы и по лесу: надо было расчистить старую гарь под осенние посадки.
Никанор положил в кожаную сумку на боку хлеба, тройку огурцов и сала: на весь день отправлялся. Повесил топор в топорню - кольцо сзади на ремне, в которое пропускается топорище,- и взял лопату.
- Домой когда ждать? - спросила его на крыльце Гордеевна. Она собиралась топить печь и щипала косарпком лучнцу от сухого березового полена.
- К вечеру возвернусь. В Киреевом лесу буду,- назвал он то место, где должен сегодня работать.
Из леса, с полян тянуло грибной сыростью и шелестом осин с красно затлевшими кое-где листьями: уже разжигала своп холодные костры осень.
В сумрачной синеве - хвоя с зацепившимися сепинкамп над дорогой. Дорога выбирала места посветлее, уходила от Угры с теснившими ее зарослями ольхи.
Туда сворачивала другая, сенокосная дорога с ровными следами колес в траве. За ольхами-луга, и в самом углу их - дальняя пуня чернеет над береговой кручей.
На эту дорогу Никанор и свернул. Он пришел раньше Стройкова. Сел неподалеку от пуни на впревшую в землю березу, скрытую грядой вереска с кистями лиловых и розовых цветов. Пчелы, прилетевшие с хуторских ульев, уже вились тут.
"Приедет зря",- подумал Никанор о Стройкове. не жалея, что нечего ему сказать. Кто знает что про Желавина? А кто знает, тот не скажет.
Трудно было поверить, что Федор Григорьевич убил.
А если и Митю подозревают, то эта тень ближе к нему, чем к отцу. Это главное Никанор уловил в разговорах.
Но об этом он не хотел говорить Стройкову, потому что и Митю не мог представить убийцей.
Покуривал и думал так Никанор. Поглядывал и на пуню: что-то тянуло к пей взор. И вдруг заметил, что в траве к пуне протоптан след и лозовые прутья над воротами, где проем для воздуха, расплетены с края, видно, кто-то ходил сюда. Кому бы это ходить тут?
Никапор подошел ближе. У бревенчатых ворот с засовом земля со следом. Поднявшись, Никанор встал на засов и заглянул через проем в пуню. Прямо напротив в сене разрыта яма. Что-то краснеется с края... Косынка!
Очень зчакомая. Одна такая рябиновая косынка на хуторе.
"Вот она, Фенька, где логово себе устроила",- подумал Никанор. И не так было важно, с кем устроила, а что она еще вчера сидела за нх столом так тихо, и уважительна была со всеми, и вот, оказывается, какой стыд тут творила.
Все и жизни бывает, и люди творят этот стыд, срываясь в измену, но как-то идет это стороной, когда и ждать от человека нечего. А в ней было н красивое, и гордое, и честное. Вера, что она такая, оказалась обманом, который нс возмущал, а угнетал потерей. Не найдешь теперь в встречном ее поклоне, с улыбкой той веры.
Покажется и улыбка опасной, особенно когда сын в доме. И его, чего доброго, заведет в свою яму, где и Федор Григорьевич мертвяком лежит, и Митя с тюремной судьбою, и сама Фсня с ними в этой яме, и Желавин...
Желавин там.
Так все представилось вдруг Никаиору в тревоге за сына и за свой дом. И эта тревога усилилась сейчас вспомнившимся криком Анфисы на гульбище:
"Как сокол с соколицей... Как сокол с соколицей"!
И только теперь Никанор подумал:
"С кем?.. Только бы нс Кирька".
Из-за кустов со стороны берега верхом показался Стройков.
Поставил коня в тень пуни. Поздоровался с Никанором.
- Голова с праздников не болит? - весело спросил Стройков.
- Уж и забыл про эти праздники.
- Что так?
- А чего без дела про них вспоминать?
- Тоже верно. Ждать нх хорошо.
- А вам по праздникам самая работа...
- У вас тихо всегда. Правда, сейчас громко... Какие новости, Никанор Матвеевич? - спросил Стройков. Угостил Никанора папироской и себе достал из помявшейся красно-желтой пачки. Папиросы дорогие, с золотыми буквами на мундштуке.
- "Пушки",- прочитал Никанор и, заложив папироску за ухо, достал кисет с махоркой.- Ваши, Алексей Иванович, "Пушки", а у меня - вырки глаз,засмеялся Никанор.-Чего люди не придумают!.. А новостей особенно никаких.
- Про не особенные скажи.
- Как сказать? Кто что знает? А кто знает, тот не скажет.
- Кто же помалкивает?