- По делу к вам,- взглянув на Полину Петровну, сказала она.
- Ко мне? - поняла ее взгляд Полина Петровна.
- Да, к тебе.
Она стояла у двери, ждала, когда Родион Петрович и Юлия выйдут, и не сводила глаз с Полины Петровны.
Родион Петрович и Юлия вышли.
Шелганиха угрожающе приблизилась к Полине Петровне и сказала:
- Тварь ты! Плюнуть бы в глаза твои и уйти. Что ты там вчера в больнице на меня говорила? В суд повести грозилась. Тварь!
Полина Петровна покраснела. Она хотела крикнуть с гневом: "Вон отсюда!.." Но не крикнула. Спокойно приняла ее вызов: "вызов тьмы", как подумала она.
- Ты зачем сюда приехала? Отдыхать от московской жизни? Вот и отдыхай. А в нашу жизнь не лезь белыми своими ручками. Вон как расходилась! За что ты мне судом грозила? За что?
- Вы женщину изуродовали.
Шелганиха еще ближе подошла к ней.
- Дай я погляжу на тебя, на такую умную...
Дура! Не в брата пошла. Понимаешь ли ты что-нибудь в нас?
- Какая вы злая! - удивилась Полина Петровна.
- Злей змеи! И отступись от нашего бабьего дела.
- Нет! Хоть бы умели делать, а то не умеете.
- Не училась.
- Так и не беритесь!
- Так вы же не делаете: запретили. Кому надо,тот родит. А кому легче на тот свет, чем рожать? Муж у нее, а она с парнем связалась. Парень не берет, а к мужу нельзя. Куда же ей? В Угру? На коленях Фенька просила, только избавь. Сделайте, чтоб никто не изменял да чтоб и седьмой рот не лишним был. Мужья жен бы любили, а жены мужей до конца. Тогда и запрещайте и в суд жалуйтесь. Я их не зову, силом не тащу. Сами просят. Да что же я, бессердечная?
- Как же вы решаетесь на это?
- Приезжай работать в нашу больницу. К тебе будут ходить. Я тогда и решаться не стану. Жизнь непутевая.
Кого выслали. Бабенки молодые остались. Пожить хочется. Куда же ей хомут такой? Вот и бегут потом ко мне:
избавь!.. Вы люди чистые, бабье дело не знаете. Пошел в магазин - взял хлебушка. А тут и посей его, и сожни, и обмолоти, да еще свези. А на покосах сколько забот!
А тут, глядь, и ленок поспел: выбери его и свяжи, потом расстели, потереби. Без разгибу спина ноет. Вот сколько дел! А тут еще и с ребеночком ходи, роди его и вырасти.
Пожалуйтесь вон в суд, что бабу не жалеем. Ей дома бы с детьми сидеть, да по грибы или по ягоды с ними ходить. Вот тогда она и молодая будет и румяная. Перемучаем бабенок - хворь на детей перейдет, так и дальше до выродков. Медицину свою с жизни начинали бы - с бабы, чтоб ей хорошо было, и народ будет здоровый.
А лекарства ваши не помогут: это только свидетели хворей посеянных... Сказала я тебе. А то правду-то не знаете. Отворотились. Жить уж гнушаетесь с нами, только погостить, а жить - нет. Там лучше. Землю бросили. А ты грозить приехала. Не пахала, не сеяла тут. Нет тут твоего дела,- снова распалилась Шелганиха и подняла руку так, что Полина Петровна отступила в страхе.- Отстань!
- Я и не грозила,- сказала Полина Петровна.- Я только хотела предупредить вас: не делайте. Мы ведь ее вчера от смерти едва спасли. Сколько потеряла крови.
Как вы решились на такое?
- Что с тобой говорить,- с унижающим презрением сказала Шелганиха.- Она через разлив ко мне пришла, как без памяти была. "В Угру уйду, тетя. В Угру уйду",- вот как просила. А я жалостливая. Сама в тюрьму пойду, суд накажет, а избавлю: человек вопит.
- Знаю. Бывает так. Но он бы ее не бросил,- сказала Полина Петровна про Кирьяна и Феню.- У них могла бы сложиться жизнь. Неужели не могли отговорить ее?
Шелганиха устало села на стул.
- Разве не говорила? Кинулась она из избы. Замечется, пропадет. Догнала я ее. "Иди, говорю, возьму грех на душу". Страх божий! Руки трясутся у меня... После уложила я ее, одеялом укрыла. Притихла вроде бы. И я прилегла. Не помню, как и заснула. Проснулась. Гляжу, а ее нет. "Значит, думаю, ничего, раз ушла". А сегодня-то и слышу, что с ней. И твои слова обо мне дошли. Только ведь она никогда не признается, что у меня была. Ведь не призналась?
- Так догадалась.
- А не призналась и не признается. Сама вот призналась, знай ты правду. Не за корысть делала, а по жали своей.
Не простилась Шелганиха.
Через окно видела Полина Петровна, как шла эта женщина, не горбясь, прямо, без торопливости, останавливалась изредка, как бывает, когда чувствуют, что-то забыли и хотят вспомнить.
В походке обычно виден характер, радость, покой или смятение душевное.
На терраску вошла Юлия и сразу спросила Полину Петровну:
- Что она?
- Ничего. Бывает, думаешь о человеке одно, а он совсем другой.
- Человека не узнаешь, пока с ним пуд соли не съешь... Что она сюда нагрянула?
- Поговорить пришла о вчерашнем.
- Боится?
- Я погорячилась там, в больнице. Не так все просто.
Умные люди, видимо, потому и умные, что очень осторожны перед чужой жизнью... Я сейчас пойду к Фене. Юлия, милая, если можно, баночку смородинового варенья?
Для нее.
Феня сама добралась до скамейки за больницей и села тут среди кустов бузины. Бледная, слабая еще, в сером больничном халате и в белой косынке, она радостно огляделась вокруг: новым и прекрасным показался ей мир.
"До чего ж хорошо! До чего ж хорошо! Жить... Житьто как хорошо",радовалась она и свежему воздуху, в котором сияюще вились паутинки, и красным гроздьям ягод на бузине, и небу с густо налитой синевой, и далеким лесам - все было удивительно ярким, новым и сильным в сполохах света, который солнечно брызгал изза кустов на колени ее и под ноги, где стелился просвиркик. Цвел еще: и осень как весна для его былых цветков.
Она посмотрела в сторону Угры. Там черные ольхи.