Никита, который еще прежде Никанора пришел сказать, что телега ждет, бросился к Жигареву.
Вдвоем со Стройковым заломили за спину руки.
В эту минуту к ним подскочила Анфиса. Ночевала она в эту ночь на хуторе, в избе Фени: Стройкой попросил. Митю хотели на огонек заманить.
Тихо стояла Анфиса в толпе, притаивая свою радость:
поймали Митю. Вольная теперь Феня!
"Рассерчала на меня. Спасибочко еще скажешь",- думала она и, когда стали связывать руки Дмитрию, не удержалась:
- Дайте-ка я его свяжу, голубчика, своим узлом, неразрывным. Век не развяжется!
Стройков отстранил Анфису.
- Иди. Без тебя тут управимся.
Жигарева подняли и повели.
Народ толпился у крыльца, в проулке и на дороге, где стояла телега.
- Ведут! Ведут! - раздались крики, и толпа коловертью двинулась вокруг Жигарева, затолкалась, пошла.
Он спотыкался и чуть не падал, как-то весь обвисал со склоненной головой. Стройков и Никита с трудом удерживали его.
- Иди прямо! Ишь шатается. Двенадцать шагов не может пройти,прикрикнул Стройков, бледнея и задыхаясь.
Митя откинулся. Голова завалилась назад, и от такого напряжения жилы обнажились на его шее с расстегнутой гимнастеркой в пятнах крови.
Детишки со страхом глядели-ведут преступника:
как жутко, что он хотел убить Кирьяна, вот этот, окруженный народом, обессилевший, грязный, с замученными глазами человек, и ведут его в тюрьму.
- Вот так-то людей убивать! - кричал Никита и сильно встряхивал Митю: валился он.
И все-таки не удержали. Он упал... Так бы и лежать в этой мураве. Жгучий запах крапивы и осенней земли освежил его. Словно крапнула из детства минута, когда он с матерью лежал на одеяле у плетня с зелеными зарослями крапивы, из-под которых дышало прохладой и звенело стрекотом, и он думал, что это стрекочут листья.
"Спи, сынок, спи",- усталая рука матери сжимала его ручонки, вздрагивала. Может, привиделся ей в млеющем сне ее счастливого лета вот этот день с шумом, с криками и слезами в толпе, через которую ведут ее сына со связанными при всем народе руками, ведут в позоре, и еще крепче сжимала она ручонки.
"Спи, сынок, спи..."
Митю свалили в телегу.
Никита спутал быстрой петлей его ноги и отпихнул, усаживаясь.
Стройков вскочил в телегу.
- Разойдись! Разойдись! - закричал он с поднятым над головой револьвером. Высоко стоял над толпой, бледный и страшный, понесся в грозе своей власти и закона.
Поверженный лежал Митя, прижавшись лбом к гребенке телеги, и глядел на бежавшего рядом с колесом старого своего, без хозяина забродившего по чужим дворам пса.
* * *
Затенилась в заботах дней недавняя трагедия. Продуло ветрами хмурь ненастья, и снова в вымытом досиня небе тепло затопилось солнце над калеными в утренней свежести перелесками.
Глядела осень зорями рябин на дороги, по которым уходили и приходили вести.
Так дошла весть, что Митю с новым приговором и незабытым старым отправили на шесть лет в лагерь куда-то на запад.
Что-то будет? А пока спасен, жив, и это перед минувшим кошмаром было счастьем его. Но Митя так не думал. Так думали и говорили на хуторе, верили, что эта история научит Митю... Да и Кнрьяну урок.
Все дни Кирьян пропадал в лесах. Скитался по своей службе, проверяя обходы лесников. Иногда и дома не ночевал, а где-нибудь в лесной сторожке, среди чужой семьи забывался в ее радостях.
Чувствовалось, отбивался от двора, где все родное, но не было рядом прежнего.
С погожим теплом бабьего лета затеплились и надежды на скорую встречу с Феней.
"Должна вернуться. Вернется",- думал Кирьян и ждал ее.
В один из таких разогретых солнцем деньков, уже близко к вечеру, Кирьяп возвращался от Порфирия Игнатьевича, обход которого попал в зону стрельбищ, и надо было особо смотреть, чтобы не пожгли лес.
Перед самым хутором вдруг увидел, как за деревьями мелькнула косынка Фени, и рванулось сердце... Да нет же, нет: рябиновая ветвь так обманула его.
Он оставил велосипед на дороге и подошел ближ".
Пусть обман, но только бы взглянуть на эту так похожую на ее косынку ветвь. Вот она, пылает, из-под резных листьев.
"Киря, перевези",- шепнуло желанно в душе, улыбнулось.
Так недавно все было, а кажется, целая жизнь прошла, в которую врезалась между ними та половица закровавлепная.
Все расскажет Полина Петровна. Потрясенная, она уехала на другой же день в Москву.
Половицу перевернули, а все равно не переступишь ее, не вспомнив, что было. И надо ждать, когда сотрется и в душе тот след, как ждет трава,- не сразу выходит на гарь зелеными былинками.
"Когда ждешь - дождешься",- верил он, что все-таки она откликнется, позовет ее голос их малинового лета, которое и сейчас хранило по сеновалам и в стогах среди лугов и пряные и горькие запахи трав, и той, может, травы с покоса, где первый раз поцеловал ее в разомлевшем зное, там, под тонкой березкой, где зацвела их любовь...
Кирьян проехал мимо избы Фени. Дверь заколочена доской, и на окнах доски. Постарела как-то сразу изба, как и люди стареют в своем одиночестве.
Он свернул с дороги в свой проулок.
Окно в их избе открыто. На подоконнике-военная фуражка со звездою... Что за гость у них?
Вошел в избу. Идет к нему, раскинув руки, Федор Невидов.
- РЗД тебя видеть, Кнря,- сказал он и обнял его.- и вожу сестренку твою.