Нужен хотя бы фунт хлеба на день.
- Будет работать. Это сейчас не проблема.
- Вот с этого и начинать. Пусть сперва заработает.
Поедет, допустим, в тайгу с поисковой партией, на прииск, на стройку. Поворочает, закалится, узнает, как достается рублевка. И докажи Отчизне, кто ты! Тогда откроются дороги. А как же, как же! Он избалован. Мать врач, отец - военный. Каникулы - в лагере на всем готовом. Такое безделие, называемое счастливым детством, губит. Государство траткт средства, а вырастают лодыри,- возбуждаясь негодованием, громко произнес Николай Ильич.
- Из ничего делать трагедии.
- Я хочу добра. Надо повременить. В их семью вселилось несчастье. Ты поняла, что я имею в виду.
- Как тебе не стыдно,- сказала Ирина Алексеевна и освободила свою руку от руки мужа.
Николай Ильич взмахнул тростью, но стука не последовало, словно промахнулся.
- Стыдно и печально, что ты меня унижаешь.
- Опять. Я не вынесу,-со страданием в голосе произнесла она.
Николай Ильич крепко подхватил жену под руку, и трость его застучала: "Вот так, вот так..."
- Ты никуда не уйдешь в настоящем от правды.
Дело уголовное, и Дементнй Федорович каким-то образом замешан с подлыми отщепенцами и подонками. Наша дочь лезет в омут очертя голову. Надо остановить. Если она не прекратит связь с ним, я,- Николай Ильич прошел некоторое время молча,- приму решение оставить семью.
- Ради бога, замолчи. Она возненавидит тебя! - почти крикнула Ирина Алексеевна.
- Я поставил тебя в известность. Ты, надеюсь, поняла? - решил он остановиться на принятом к сведению положении.- И что за любовь? Просто попалась.
На углу булочной с пекарней, из вентилятора которой валил пар и по всей площади разносился запах горячего хлеба, в отсветах жаровен мелькнули Сергей, Лазухин и Лия.
Николаи Ильич и Ирина Алексеевна стояли на той стороне мостовой.
- Смотри, в отцовской шинели,-негромко сказал Николай Ильич жене.- Как хочется чем-то казаться, хотя бы в училище куда.
Лия расцеловала мать и отца.
- Сто лет вас не видела.
Подошли Сергеи и Лазухин с буханкой хлеба под мышкой: у пекарей купил. Грел хлеб студента в старом и ветхом пальтишке.
- Не узнали? Сережа,- радостно сообщила родителям Лия.
После приезда Сергея первая встреча.
Сергей в шинели, перетянутой портупеей, браво прищелкнул каблуками сапог, поздоровался.
- Ирина Алексеевна, а вас не узнать, вы стали еще красивее,- сказал Сергей. Она, в дорогом платке, черноглазая, с карминно подкрашенными губами, была ярче дочери зрелостью женщины.- В вас можно влюбиться, честное слово. Так вы красивы. Необыкновенно!
Как он сказал, наивно и искренне, понравилось бы каждой женщине, но она была и удивлена: что с ним?
Николай Ильич чуть даже качнулся, но удержался за свою трость, какое-то мгновение молчал и вдруг подхихикнул:
- Ах ты, петушок!
- Я без шуток,- ответил Сергей.
Николай Ильич подхихикнул сильнее:
- А смешно. Очень смешно.
- Почему же смешно?
- Давно я так не смеялся. Развеселил,- проговорил Николай Ильич.
- Вы не так поняли, -стал объяснять Сергей.- Я не для смеха сказал. Было бы пошло говорить женщине о ее красоте в насмешку. Ирина Алексеевна, я сказал вам чистейшую правду. Да, да, в вас можно влюбиться. А для шуток, Николай Ильич, нашел бы другое. К примеру, вашу третью ногу.
- Третью ногу?
- А вы ее в руке держите.
Николай Ильич глянул на свою трость. Тут все засмеялись.
- Насчет любви смешнее,-снова подхихикнул Николай Ильич.
- Прошу не извращать смысл моих слов! - попросил Сергей.- Иначе потянем жребий.
- Жребий? Какой?
- Кому из нас достанется переломить вашу третью ногу.
- Сережа, перестань! И ты, папа,-Лия встала между ними лицом к Сергею.Зачем ВЬЕ так.
Николай Ильич выглянул из-за спины дочери.
- Хорошо. Но с условием. Палку переломаю об твою голову.
Огни вздрогнули перед Сергеем.
Лазухин удержал его за ремень и повернул.
- Пошли.
Николаи Ильич удалялся. Шел степенно. Голоза его под шляпой, как врытая, посажена низко и тяжело.
"Вот так, вот так",- стучала его трость.