35118.fb2
К столику подошел тяжело, поскрипывая сапогами.
- Расслабь ремень,- сказала она.
Он расслабил ремень, широкий, с тяжелой литой медной пряжкой.
Она, сидя на стуле, слегка потрогала его тело. Оно не было мощным, но и не было слабым: сила мускулов распространялась в длину, почти неуловимая-не как бывает в коренастом, вся на виду. Кожа эластичная, чистая, белая, лишь лицо и шея прокопчены солнцем.
Попросила показать рот и поднялась.
Он открыл рот - оскалился зверем. Она надавила на язык ложечкой. Темная впадина глотки дышала розово.
Зубы желтоватые, крепкие, с непопорченной эмалью, гортань и язык чисты.
Нажала под печень - сильнее, сильнее.
- Больно?
- Нет.
Приставила кружочек стетоскопа к его груди пониже соска и услышала потрясающие удары сердца.
"Что с ним?"- подумала она. Посмотрела в его глаза. Они были закрыты.
Будто во мраке каком-то, в ужасе проваливалось его сердце.
"Что с ним?"
Он сжал ее руку и отвел. Глаза его были прозрачны, как из льда.
- Дсментий Федорович,- прошептал он и показал в окно. Прошел мужчина в военном.
- Дементий Федорович на работе,- сказала Полина Петровна.
- А будто он. Стать такая. Слышал, на новую квартиру скоро?
- У нас новая... Так что с душой?-спросила Полина Петровна.
- А вроде как гнетет, и лед находит. Утопленный будто бы в окно: стук-стук.
- Какой утопленный?
- Болотный, болотный.
Полина Петровна выписала рецепт: валерьяна, бром...
Желавин оделся как по тревоге. Поклонился с картузом в руке.
- Что у тебя с сердцем?-спросила Полина Петровна.
- Все бегу куда-то. Из последнего.
- Отдохни.
- Счастливые люди отдыхают. А я нет. По неизбежному, как конь, тяну. Не сам себя зануздывает и не сам разнуздывается.
Он показался за окном, опустив голову шел, а будто не сходил с места.
Полина Петровна вышла из кабинета по делу, в большой зал с сидящими у стен больными. Почуяла какой-то взгляд... За окном, во дворе, на скамейке у ограды, сидел Хелавни, будто бы дремал, но виделось, как прозрачно поблескивали глаза из-под картузного козырька.
"Позвонить мужу?- подумала она.- Зачем?"
Она снова вышла. Он сидел на скамейке за зеленым газоном.
"Позвонить мужу? Зачем?"
Она прошла по залу. Белым халатом словно осветила окно и видела, острился блеск желавинских глаз.
После работы она вышла из подъезда больницы, спустилась осторожно по сточенным, вымытым гранитным ступенькам, глядя под ноги в белых на высоком каблуке туфлях, чувствуя свежий запах парка и раскаленного жаром асфальта. Цветастое, зеленое с синим, крепдешиновое платье ее с короткими рукавчиками затрепетало.
Было хорошо, свободно и радостно. У входа в парк встреча с мужем. Тут, недалеко. Они погуляют по парку и аллеями среди вековых лип придут домой.
Она посмотрела в мутневшее голубое небо. Вдали, за деревьями, вспыхивали стекла кабин "чертова колеса".
Желавин снял картуз перед ней, поклонился.
- Прости, что беспокою,- рецепт развернул и покривил пальцем в строчку.- Валерьяна тут написано?
- Да,-ответила Полина Петровна.
- Капли, значит? Успокоительные? Если на дню по три ложки пить, то и утопленный исчезнет?
- Его нет. Тебе кажется,- с легкой улыбкой сказала Полина Петровна.Пройдет.
- А прямо как живой, в таком же картузишке, как у меня, и в плаще дорожном. В окошке, в окошке-то.
ВЕЛяжусь, а он и есть, с личика свежий и загорелый.
- Кто?- спросила Полина Петровна.
Желавин шел рядом с ней. На другой бочок забежал.
Чуть вперед выскочил, заглянул в ее глаза, покосившиеся на него.
- Барин, барин,- проговорил и за спиной ее на друго "1 бочок забежал,Викентий Романович. Помнишь, лихой да статный. Девчонкой ты была, и приметил тебя в избе братца твоего, квасок как-то пил, зубки твои попросил показать. Неужели и сейчас те самые зубки? А все другое... Значит, капли-то пить - покинет, исчезнет лнхэдей? А то как-оно кажется, а поверю. Кого же тогда в болоте потопили? Или не потопили? Что. тогда? Дементию Федоровичу неприятность. Гляди, и сам в окошко-то мое затхлое постучит да в лесок тихонько с наганчиком.
И прежде без промашки бил, а сейчас и вовсе, по старому-то званию офицер, выше барина взял. И ты вон доктор. И братец твой после академии лесничий теперь. Неприятность-то вам зачем?