- Ничего неизвестно. Отец лишь запомнил сапоги.
Зимой в мороз все были в хромовых сапогах.
- Я ничего не понимаю. Желавин спас отца. Почему же вражда?
- Какое-то время были товарищами. А потом наступило отчуждение, переросло в ненависть. Что-то произошло.
- Отец несет чужое зло!
Часы пробили десять.
Сергей бросился в комнату. Схватил планшет. В прихожей надел пилотку, шинель, затянулся солдатским ремнем.
Спешил он с письмом к военкому: горячо просил помочь с поступлением в училище.
Полина Петровна видела из окна, как сын перебежал улицу и успел вскочить в автобус.
Лия захворала: не то грипп, не то ангина.
Сергей позвонил ей.
- Я одна. Зайди ко мне,- сказала она грустным голосом.
Квартира из трех небольших комнат; рабочий кабинет Николая Ильича с книгами на застекленных и укрепленных цепями полках. На столе покоилась мракорная плита чернильного прибора с хрустальным оленем. В углу телескопическая труба на треножнике.
Иногда тихими дачными вечерами Николай Ильич наводил трубу на Луну в загадочных, похожих на мох пятнах, на звезды, вглядывался в голубой туманец мрака вселенского, где золотилась звездочка, казалась милой Ирочкой.
В ее комнате-ложе, как в маках, окинутое персидским покрывалом. В углу-трюмо. В зеркальных дверцах его мерцал золотой, червленный гранатовыми каменьями браслет.
У стены-пианино с бронзовыми в прозелени подсвечниками. В чашечках их две свечи оплывшие, слезами загорались и текли, когда перед огнями садился и играл Николай Ильич.
Задворье квартиры - кухня. За перегородкой ее уютный уголок для застольных дружеских и семейных бесед, вроде бы избяной уголок: стены околочены сосновым отшлифованным горбылем, лаком покрыты. На подоконнике кадушка, а в ней березка в землице, словно нарисованная эмалью и зеленью на стекле.
Тихо, пустынно и одиноко в квартире.
Лия в своей комнате сидела на тахте в углу, поджав ноги, закутавшись в цветастую шаль. На столике порошки и лекарства в пузырьках, стакан с отваром из трав.
На письменном столе у окна навалом тетрадки и книги. Сдавала Лия в медицинский: проходной балл не добрала.
Сергей сидел на краю тахты... Все эти дни ждал, как-то решится с училищем. Душой виделась какая-то минута, что вот-вот случится с ним что-то необыкновенное. Кто-то наконец заметит его или он сам сделает такое, что о нем сразу заговорят, удивятся, как это прежде его не замечали. И вот он адъютант, мчится с генералом в машине, ловок, отважен, и его видит Лия.
"Кто такая?"- спросит генерал.
"Любовь моя".
"Лих, лих ты, Елагин..."
Холодно синилось промытое окно. В комнате зябко, тоскливо.
Лия была слаба и возбуждена. Сергей слушал ее.
- Я тепличное растение, Сережа. Зябну, болею.
Знаменитости прописывают лекарства. Папа платит.
Готов на все, лишь была бы здоровой.
Лия взяла стакан и отпила отвар.
- Я как-то зашла к твоей маме в больницу. Она была в белом халате, красивая, какая-то святая. Вот такой я хочу быть!
- Отец твой отгонял меня,- спокойно и холодно сказал Сергей.
- Почему?
- Сложилось счастье. Зачем же его тревожить и нарушать?
Лия распрямилась в уголке, туже завилась в шальзеленый цветок на плече, маковые - на груди и на коленях.
- Как же быть?
- Вопрос поставлен тростью твоего отца.
- Значит, мне и решать. Я решу. Вы как два холодных камня, ты и мой отец,-жестко заметила Сергею.- А ты должен быть сильным и радостным. Не просто так, а что-то сделать. Надо сделать, Сережа.
Взорвать в себе все силы. Хотя бы знать, на что ты способен, что есть в тебе. Ты горишь лишь в фантастических мечтах о подвигах, а жар на ветер.
- Училище или деревня? Своя изба. Здесь жить не буду,- как о решенном сказал Сергей.
- Деревня? Что будешь делать там?
- Сяду на трактор. Пахать.
- Ты невероятный фантазер. Хлеб на столе, а ты ждешь его от журавля в небе. Завтра у тебя будет уже другая мечта. И так ты ничего-ничего не сделаешь, не достигнешь. Я птица оседлая, как наши московские галки. Но, может быть, прилечу к тебе. Поклевать зерна.
- Поставлю тебе чашку с медом, горлач с молоком.
- Откуда мед и молоко? От поэтической любви к земле? Твоя изба зарастет осинником. Чтоб что-то было, надо трудиться,- и вздохнула.- Ничего этого не будет. Будет все не так. Предчувствие.
Посмотрела в окно и выше, в небо. Заплыла взором в синеву, забылась.
- Если отрешиться от всего, то мы счастливы, Сергей,- сказала она и подумала, что в воле далекой, под той синевой разливом, где-то на дороге, тихой-тихой в березняке, приляжет у копны, вздохнет, и все забудется, начнется новая жизнь, и что-то держало, поражая скорбью настойчиво: то, что не представлялось Сергею, представлялось ей серым холодным деньком, когда она останется одна.
- Ты можешь взять свое заявление назад/ .уедем завтра же, куда ты захочешь,-сказала она, выпутываясь и раскрываясь из шали, словно росток весенний, обнажалась, черноглазая, тонкая.
- Дождусь решения. Да или нет!-сказал Сергеи.