Я даю вам возможность хорошо жить и наслаждаться жизнью и всегда готов прийти на помощь, что и делаю в настоящий момент. Вот все, что я хотел сказать. Час на размышления достаточно.
Викентий Романович выложил на стол приготовленные к подписи бумаги и удалился.
Ириша прижалась к груди Николая Ильича. Он утешал жену.
Стояли они как во мраке, совсем разбитые.
Золотые зарницы угасали в углу.
- Какое чудовище, какое чудовище! - говорил Николай Ильич.- Что делать? Придется подписать. У него остались копии и, видимо, что-то еще. Он бы не полез так. Законом возьмет права.
- Мама... Несчастная мамочка,- еще сильнее заплакала Ириша.
Через час Викентий Романович вернулся с нотариусом.
Бумаги были подписаны, заверены.
Викентий Романович все эти минуты, скрестив руки, молча простоял у стены.
И не успели проводить нотариуса, и чернила еще не просохли, как новый хозяин сказал:
- Я снял для вас номер в трактире. Переночуете
там. Сейчас же я хочу уединения.
Трактир в конце улицы морозно дымил перед закатом.
В дверях Николая Ильича и Иришу встретил другой хозяин, с красной рубахе, в жилетке, разгоряченный и занятый.
- Что угодно? - спросил он.
- Номер,- ответил Николай Ильич.
- Номера заняты.
- Номер, снятый для нас Викектпем Романовичем,- пояснил Николай Ильич.
- Не снимали. А свободных нет.
Они вернулись к дому. Постучали в закрытую дверь.
- Вес спят,- раздался голос Желавина.- Рано сегодня.
- Открой! - потребовал Николай Ильич.
- Не могу. Спят.
Николай Ильич застучал сильнее - бил кулаками по войлочной обивке.
Нищие и бездомные, брели по улице двое, самые несчастные под ледяной луной, прижавшись друг к другу от холода.
Навстречу прошел человек в полушубке. Подгоняло метелькой к теплу. Оглянулся.
- Там домов нет,-сказал он бредущим и ищущим и вдруг окликнул: Николай Ильич.
Привел их в каморку Демушка Елагин, из фабричных паренек.
Каморка, в доме у самой Чуры, на окраинном береговом выступе, заросшем черемухами, да все на тон же улице - за мостом в коряжистых ивах, следом полезным удалялась дорогой среди снегов.
Каморку снимал Демушка - номерок хозяйский, самый бедный, по получке, чуть лишь тепла.
Полушубок сбросил - туда-сюда - не знал, как несчастным ночлег устроить. Зажег лампу. Глянула из снегов ночь в затекшее льдом оконце.
На столе крыночка с веточками черемуховыми в воднце. Распустились зеленые листики.
В углу койка, укрыта ватным одеялом. У другой стены печурка кирпичная, обмазанная глиной, побеленная.
Рядом с окном полка с книгами. А под ней тумбочка с бумагами и акварельными красками. На ситцевой фабрике Демушка работал, видел мечтами расцветку свою на косынках, на платках, а на бумаге не выходило, бледнело, но покоя не давала - все подмаргивала алыми цветочками.
Демушка бросился к чуть ли не спящей красавице Иринушке Опалимовой. Стояла она у стены. Брови оолеи раскинуты, а ресницы сжаты - черны-черны, скулы с мороза румяные, будто пламень под белым фарфором.
Николай Ильич снял с ног жены промерзшие валенки.
Укрыл се на койке одеялом и полушубком.
Затрещали поленья в печурке.
Демушка поставил на конфорку чугунок с картошкой, налил в железный чайник воды для чая.
Сейчас, Николай Ильич, мы согреемся, поедим и спать, утро вечера мудренее. Я, когда плохо, мечтаю.
На стол поставил банку с кильками и бутылочку подсолнечного масла.
Николай Ильич, не раздеваясь, сидел на табуретке, в распахнутом пальто на меху. За что такое? Не грешил, не обманывал, нищим подавал, богу молился - не просто крестился а верил: в необъяснимом и бесконечном что-то есть... Шел с женой в снега замерзать. Легче нет смерти: уснешь, будто бы в тепле, летний зной приснится.
Да ведь и сама жизнь - медленное и долгое замерзание в счастливых снах и горьких пробуждениях. Чуть бы, и ушел с Иришей в поле. Но человек встретился, окликнул на дороге, где в такую пору ни души. Видать, не все кончилось знать, угодно: терпи I; не ропщи, над всем божья воля. А душа бунтовала, гнала злодея и топором настигала. Ьже не было сил, ронял топор.
В дверь постучали. Демушка открыл и впустил Серафиму, заснеженную, закутанную в платок. Она посмотрела на сидящего на табуретке Николая Ильича, на спящую Ирищу, и темные глаза ее засинились от слез.
Серафима достала с груди письмо и протянула Николаю Ильичу маленькой озябшей рукой.
- Сказали, что вы здесь.
Николай Ильич вскрыл конверт. Письмо было от Викснтия Романовича.
"Господин любезнейший!