Потом Антон Романович обнял брата, поцеловал и прослезился.
- Как же так можно?
В доме не спали. На крыльце свояченица встретила:
слезы вытирала и улыбалась.
- Всегда метель, когда ты в дороге. Словно чародей какой,- сказала она, дворяночка молодая, белесенькая и бледненькая.
Желавин распряг коня и завел в конюшню, поставил в ясли. Насыпал из мешка овса в кормушку. Дерюжкой обтер спину, бока, ноги.
Конь вздыхал, довольный, что стоял в тепле, и дорога забывалась, Желавин укрыл его попоной и вышел во двор.
Метель утихла, не разгулялась. Внезапной оттепелью - западным потянувшим ветерком, пряным духом стогов и намороженной пахучей горечью верб одурманило ее. Снега бескрайние в белом блеске светили и озаряли ночь. Над лесом зелеными глазами выманилась весна на еще студеное крыльцо, да рано - не проснулись краснобровые петухи ее.
Желавин подумал, что где тот час, когда выйдет он подышать чистой волей, полюбоваться. Незнамый тот час, за него жизнь надо перевернуть, бежать и отбиваться, лезть на какой-то далекий высокий берег.
"Когда бы душа развиднела",- а так даже зеленым глазам над лесом не внимала душа, а дурман стогов куда-то звал, поражая мрачной страстью.
Он затащил сани в сарай. Оглядывая, поводил фонарем. Как будто что-то было и исчезло-барин и гость, но будто и сидели еще неподвижно, будто чучела страшные. Он приподнял подстилку и в испуге глянул в ворота: топора под подстилкой не было.
Через неделю в усадьбу Ловягиных прибыл за провиантом обоз из трактира.
Приехал и хозяин - Гордей Малахов.
В прихожей снял лисью шапку, шубу, взглянул на стоявшего в дверях верхней комнаты Викентия, глазами показал словно в недобрую сторону.
- Зайди-ка,- пригласил барин.- Как дела?- в дверях спросил громко.
- Делами живем,барин.
- Озяб, смотрю. Нос красный.
Дверь не сразу закрылась, будто незачем было ее и закрывать: весь дом был охвачен одной суетой. Кудахтали куры во дворе, блеяли овцы по хлевам, доносился распорядительный голос Антона Романовича.
Девки бегали с кухни в кладовки и назад.
Дверь пошаталась и закрылась медленно.
Малахов обгладил по бокам синюю байковую косоворотку, опрятил черные вороненые волосы на пробор.
Худой, высокий, и глаза как у ворона.
Викентий из шкафчика под подоконником корзиночку с яблоками и бутылкой достал.
- Дозвольте и вам,- и, дождавшись согласия Викентия, Малахов налил и ему.- Дела нехорошие, барин. Нас-то и не касается. А в городе как в деревне:
всякое с любого края слыхать.
- Что такое? - настороженно спросил Викентий, Малахов взял рюмку, поклонился барину и выпил.
- Додонова убили.
Викентий побледнел. Рюмку занемевшей рукой едва поднял. В ноздри ударило сладким анисовым духом и закружило.
Взгляд Малахова перелетел на березу за дорогой, на самую вершину в небесном плесе, сиренево освеченном из чудесной ледяной глубины, и виделось рядом, как шатнулся, тяжело опустился на стул будто охмелевший барин.
- Наливай... наливай себе. Да и мне.
Малахов, поклонясь низко, налил барину и себе.
- Убили, убили,-уныло подтверждал он.-Третьего дня в восьмом часу вечера. С двух раз топором.
У дверки открытой сокровищницы лежал. В сокровищнице этой самой пусто. Как тому быть: он из ювелирного-то салончика своего и баульчик с драгоценностями принес. И баульчика нет. А сколько украли, и не сосчитать. Будто через черный ход проникли. А вот как? Замок изнутри закрывался. В восемь часов пошли привратники - двое их у него, ребята дюжие - двери глядеть. А засов на черном ходу не задвинут. Побегли к самому. Он в комнате и лежит. Лоб прорублен и с затылка еще. С затылка все на пол и стекло. Следов никаких. Сыщики голову ломают. Стали привратников тягать. А они ничего не слышали, ничего не знаем. Пошли, мол, дом на ночь смотреть. А засов с черного хода отсунут. Прямо со двора заходи. А они, привратники-то, в подъезде находились. К ним и сигнал оыл проведен, на случай. На половицу какую специальную наступишь - сейчас им звонок сразу. И сигналов никаких не было.
_ Что же предполагают?- спросил Викентий.
Малахов, прислушавшись к голосам во дворе, вернулся к разговору вкрадчиво и тихо сказал:
- А про то, что вас касается. За день до того к Додонову Николай Ильич и Ириша заходили. Домик-то оудто Додонову принадлежал, и будто он шибко смеялся и высказывался, что в картошку вас обратит.
Iневом вспылало лицо Викентия, а глаза распучичиличь.
- Да, вторым ударом я!- воскликнул он в бешенстве.
Малахов бросился к нему, руки его схватил, все равно как связал пальцами.
- Молимся о вашем здоровье, надежда вы наша.
А вы зимним купанием себя портите, барин. Льдом железные обручи свои разрываете. Такое сказать на себя.
- Ну, что еще там?-успокаиваясь, хмуро спросил Викентий.
Понаблюдав за барином со своего места, видя, что бешенство лишь встряхнуло его, сказал:
- А говорят про Додонова: тайно делал, тайно и получилось. Так концы прятал, что никакой сыщик не найдет. Из его концов воздатель и явился.
Викентий, не дослушав, совет дал:
- Скажи, что Татьяна Сергеевна на двух службах запуталась. Что без моего согласия не имела нрава продавать.
- До суда не доводите, барин. А то судьи смекалистые, а карманы у них худые. В подкладках имение разнесут.
- Я хозяин земли под домом и двора. И все по моей милости жило на этой земле.
Малахов отступал и отступал к двери.