Глаз был приоткрыт. Будто все видел. У стены дубовый деревенский стол и две лавки. На столе чернильница с крышечкой, ручка с пером да амбарная книг?.. Вот и все.
- А где хранился миллион?- спросил Лясин.
- Неизвестно. Были разговоры, что Додонов скупал краденое. Не мелочь, конечно. Золото и бриллианты. Воры сами, известное дело, не ходили, а подсылали с краденым нищих. Спецы. Работу знали. Предварительно условившись, принимал их Додогов с черного хода.
Без свидетелей, разумеется. Вернее всего, так было и в тот раз. Додонову что-то принесли. Договорились, и он пошел за деньгами. Человек ждал внизу, в ь^ебольших сенях перед лестницей. Лестница вела на площадку.
Там были две двери. Одна слева в небольшой чулан с разной рухлядью, другая - в прихожую к комнатам на втором этаже. Жил он один, о личной его жизни мало что известно. Додонов ушел за деньгами. Преступники, войдя с улицы, успели подняться по лестнице и спрятаться в чулане. Додонов вернулся и расчитался с ждавшим внизу. В этот момент один из преступников перебрался из чулана в его кабинет. Скрылся за портьерой. На том месте сохранились следы от растаявшего снега. Привратники - двое здоровых мужиков, кормил их хозяин крепко и платил хорошо - находились в комнатке парадного входа. Напротив комнатки лестница, мраморная, с перилами из красного дерева, вела к дверям на второй этаж. Двери не закрывались и ночью, были на виду привратников. Но если смотреть снизу, только передняя часть прихожей вверху попадала в поле зрения. Преступник прошел по невидимой половине в кабинет. Додонов, вернувшись с покупкой, открыл тайник: хотел убрать приобретенную вещицу. Преступник, выйдя из-за портьеры, ударил его топором в затылок и в лоб, по лежавшему уже на полу. После всего взял у убитого ключ от дверного замка с черного хода.
Открыли замок и вышли. По показаниям привратников, они видели, как хозяин выходил из кабинета к черному ходу и вернулся назад. В комнате, где он был убит, сохранился стойкий запах псины. Условно и прошло по делу как "псиная стая". Ушла бесследно, унесла на загривках миллион.
Лясин накинул на плечи пальто и, закутавшись, снова сел в кресло.
- Залихорадило от вашего рассказа, Николай Ильич. Как же он, имея дело с жульем, так опростоволосился?
- И ступенька особая была на лестнице. Достаточно было наступить, как подавался сигнал тревоги привратникам. Гуртом прошли и не наступили.
- Гляди, и привратников затаскали?
- Да, за эту самую ступеньку. Ведь Додонов нарочито не наступал на нее. Стоявший внизу заметил. Через нее и перешли. Главарь стоял внизу, на самой опасной и горячей точке для всего дела. Человек с чувством обостренным - в такие минуты как картежник: когда в горячке, играет чутьем, не помнит. Утром хватится за карман. Нет, не сон, много выиграл. Убийца ударил в затылок топором, а потом в лоб по лежащему на полу.
Это уж от беспамятства. Как еще бриллианты взял?
После хворал: тяжелое бесследно не проходит.
Подтягивали старое, не раскрытое полицией дело - по подсчетам в минуты все-то и произошло. А вскоре, поздно вечером, на пруду топорами были изрублены двое рабочих. За политику, за листовки. Топтали на льду молоденького Демушку Елагина, нахлебался горячего и соленого с кровью. Не с псиной ли стаей, с ее тяжелыми каблуками, с запашком потным познакомился? Уже пихали в прорубь, льдом лицо драло, и накрывали, накрывали. Обхлебывался ледяной водой, и накрывали, накрывали. Выстрел раздался. Отпустили. Скрипучим снежком приблизился кто-то, нагнулся, теплым самогонцем подышал. Желании. Шел он будто бы от "спальни":
так назывались дома неподалеку от пруда, на горе - ночлежки фабричные. Шел, как говорил, из гостей.
Услышал он крики и бросился, стал стрелять, заорал:
"Полиция!.." Утром убитых вытащили баграми из проруби. Народ собрался. В роще и на горах люди стояли.
А в низинке-то окровавленные. Да будто Викентии в санях промчался, красную шапку его, влетавшую в улицу, видели. Лавочники ручкой ему махали.
Барин в те дни в усадьбе сидел.
- Л Желавин приехал накануне. По поручению барина, в трактир, по делу, какие-то бумаги подписать,- все помнил Николай Ильич.
- Трактир что, ловягинский?
- Хозяин другой. По договору из ловягинского имения доставлялись продукты: мясо, дичь, клюква зимой для киселей.
- Сомневаюсь, чтоб барин в "псиную стаю" полез.
Своего мяса вволю всякого, Николай Ильич. Умел и сам оторвать. Словом-то, барин. Да какой! Вожжи рвал, в ледяной воде купался.
- Возможно, такой и нужен был. Один, волк. А стая сильнее.
- Изорвут? Стая-то псиная,- сказал Лясин.
- На волка и яма бывает. Там и мухи сожрут. Выбора не было.
- А не заглянуть ли нам в эту яму? Как раз и темно. С ветерком вдруг что и освежит. Чем черт не шутит.
Бывший додоновский дом светил окнами, разные абажуры в них: голубые, зеленые, оранжевые. Другие люди живут, терялась за годами и история, но что-то иногда поскрипывало, будто хозяин спускался по лестнице в восьмом часу.
Двое прошли мимо подъезда и свернули за угол во двор, темный, глуховатый. За забором сараи и голубятня, проход рядом. Виднелась крыша, высокий тополь, Дверь с черного хода теперь не закрывалась: жизнь на две улицы. Они вошли. Время будто вернулось назад.
Тусклая лампочка освещала небольшие сени и деревянную лестницу в каменных стенах. Ступеньки дубовыми плахами круто положены. Наверху площадка, высокие закрытые двери в общий коридор.
- Вон там,- показал Николай Ильич на небольшую дверь чулана.
Лясин поднялся по лестнице, раскрыл дверь в коридор и посмотрел. Справа еще лестница, давно уже не мраморная. Внизу ниша - вход. И поворот. Чуть отошел в сторону - ниша скрылась.
"Все так, да не так",- подумал Лясин.
Спустился к Николаю Ильичу. Ощупал на двери скобы засовные, ушки кованые для замка. Повернулся и, поблескивая глазами из-под кепки, просчитал ступеньки, так, как будто поднимался по ним: раз, два, три...
быстрей, быстрей. И вон туда - в чулан... Не пускалось.
Он снова просчитал ступеньки... быстрей, быстрей. И туда-в чулан. Дверь на себя.
- Николай Ильич, попробуйте, а я посмотрю,- попросил Лясин.
Николай Ильич как-то заплясал по ступенькам - все выше и выше, показал тростью на сигнальную, согнул ногу в колене и перешагнул, опять заплясал. Раскрыл дверь чулана - на себя, попятился.
Лясин ждал внизу минуту, другую. Потом поднялся наверх, приоткрыл дверь чулана. Николай Ильич, задумавшись, сидел на ящике.
- Не по уму нашему, не по уму,- со вздохом признался поуставший адвокат.- Дверь на себя.
Если выйти, да еще в полушубке, угол большой выходит.
Николай Ильич показал, как преступник бы вышел - едва не к краю площадки. Будь так, заметил бы Додонов.
Уже на улице Лясин спросил:
- А что сыщики решили?
Николай Ильич поднял повыше шарф, утепляя горло, шляпу поправил, покренившуюся от ветра.
- Этого не знаю.
- Привратники сказали, что видели, как Додонов вышел и вернулся. Два раза видели его, а по сказочке должно быть четыре: пошел открыть, назад за деньгами, вернулся к ждавшему его и опять в кабинет.
- Вот и никаких следов,- короче отвечал Николай Ильич: горло боялся простудить. Кто за него латынью возгласит за уникших и заблудших?