И наказание
Антонина
По одному, в санузел заходят люди в черной спецформе, в берцах, в балаклавах, и с оружием в руках. Не в силах поверить в увиденное, я молюсь только о том, чтобы это были полицейские.
Ну не похожи они на обычных ментов, прибывших, да так быстро, по вызову! Это некий специальный отряд быстрого реагирования, ясно даже мне. Что происходит?!
Хотя, не все ли равно, кто прекратит это адское действо поскорее.
Вошедшие быстро и практически без шума кладут на пол голых. Происходит небольшая возня, но вот уже бойцы спокойно выводят их в наручниках в ту комнату, которую я условно окрестила гостиной.
Я вздрагиваю, когда к душевой подходит один из тех, что в балаклавах:
— Девушка, выходите.
Он обращается ко мне тихо и уверенно. Я послушно роняю ерш и, аккуратно разминая затекшие от напряжения пальцы, открываю створки дверей. Только сейчас замечаю, что глубоко расцарапала одним из острых краев ершика ладонь.
Оттуда прилично сочится кровь, но я, зажав ранку другой рукой, медленно и осторожно выхожу наружу.
Одна из дверей тут же с грохотом разваливается на куски прямо под моими босыми ногами. Я подпрыгиваю от неожиданности, а невозмутимый боец и ухом не ведет.
Дожидается, пока доковыляю до него, и довольно бесцеремонно разворачивает меня к стенке, спиной к себе. Обомлеваю, но не сопротивляюсь, пока он быстро обыскивает меня. Отпускает.
— Предъявите удостоверение личности, — требует будничным тоном.
Обычно паспорт при мне всегда. Я вспоминаю, где оставила клатч, и объясняю это бойцу. Мы идём искать мою маленькую сумочку вместе. Находим ее на полу у камина.
Осмотрев при мне содержимое клатча, боец изымает паспорт. Затем подводит к сидящему на стуле мужчине в штатском, задумчиво созерцающему жалких, сгрудившихся на диване напротив него «голышей».
Я сразу понимаю — он здесь главный. С отвращением смотрю на своих мучителей уже без масок и, по-прежнему, без трусов, пока боец кладет перед главным мой паспорт на ворох каких-то других документов, по-видимому, принадлежащих преступникам.
Мужчина переводит заинтересованный взгляд на меня, и сходу задаёт вопросы. Он просит назвать мою фамилию, имя, отчество и объяснить, с какой целью я, собственно, здесь нахожусь.
Несмотря на крайнее волнение, отвечаю ему спокойно и по сути.
Мискарьянц теперь даже не смотрит на меня, пряча взгляд. Тем не менее, кавказцы все еще пытаются сохранять независимый вид перед группой захвата. Но у них это откровенно слабо получается.
Я слышу, как им задают вопросы о наркотиках, и вижу, как перетряхивают их личные вещи.
«Главный» медленно, чуть не по слогам перечисляет им какие-то, то ли имена, то ли прозвища, ожидая реакции. Но кавказцы впадают в ступор и все отрицают. О попытке изнасилования, как ни странно, речь не идет.
Я тихо сижу в своем углу, горя одним желанием поскорее уйти отсюда.
Наконец, на меня обращают внимание. Проверив на непонятном оборудовании все мобильные телефоны, включая и мой, «главный» спрашивает кавказцев обо мне.
— Да ми просто пашутили, господин начальник, — с добродушной улыбкой принимает один из них «огонь допроса» на себя. Остальные согласно кивают ему, как китайские болванчики, — дэвочка сам пришёл!
В изумлении, я немедленно встреваю в их диалог, добиваясь ясности. Объясняю, что пришла на корпоратив по приглашению своего начальника, а тут такое. Мискарьянц багровеет, но я называю «главному» и радиостанцию, на которой мы оба работаем, и его должность. Страна должна знать своих героев!
Хотя, уверена, что личность Мискарьянца, как и моя, уже давно ими установлены.
— Это был просто дружеский розыгрыш, — без эмоций подтверждает он, — действительно, моя сотрудница. Но девочка не изнасилована. Можете проверить!
Теперь уже багровею я.
— Но была бы, — так же спокойно резюмирует мужчина в штатском, разглядывая меня в упор, — весьма пикантные у вас розыгрыши, Мискарьянц. Может, и нам вас разыграть как-нибудь?
Тот меняется в лице.
— Огромное вам спасибо за спасение! — не сдержавшись, говорю я.
Нервы мои уже ни к черту, но, благодарение Богу, напряжение потихоньку начинает отпускать.
— Фактажа нет, командир, — аккуратно продолжает настаивать на своем Мискарьянц.
— Ты мне дурочку тут не включай! Не люблю этого, — перебивает его «главный», и мой вероломный программный директор трусливо замолкает, — ладно, считай, что с девочкой пока закончили. Но разговор о наркоте только начинается. И больше от меня поблажек не жди!
Он кивает кому-то из своих, и на стол перед ним тут же ставят обычный с виду, черный чемоданчик.
Я должна на это смотреть?! Неужели Мискарьянц еще и наркоман?!
Впрочем, чему я удивляюсь. Такое «голое» представление, не считая, собственно, самой попытки группового изнасилования, можно давать только под кайфом!
Тут меня неожиданно поднимают и, к большому моему облегчению, отдают паспорт и личные вещи.
Кажется, главный ждет только, когда меня выпроводят, чтобы продолжить допрос. Он коротко говорит мне на прощание, что теперь какое-то время мне нельзя покидать Питер, а также нужно оставаться на связи. Мне могут позвонить и вызвать для дачи свидетельских показаний.
Я без второго слова диктую свой номер телефона одному из оперов, проводившему меня до самых дверей номера. Записав, он любезно открывает передо мной дверь:
— Вас мы больше не задерживаем.
— До свидания, спасибо, — говорю, обращаясь к нему и ко всем сразу. Закрываю за собой дверь.
В целом, своей манерой поведения и даже немножко внешне «главный» напоминает мне полковника Нечаева из фильма «Бой с тенью». Ассоциация мне нравится, но встретиться с этим матерым ментом мне бы не хотелось больше никогда.
Чуть-чуть выдыхаю. Бреду по длинному коридору, спотыкаясь как пьяная. По пути не встречаю ни души, ни одного человека даже из персонала клуба, которые, видимо, притаились где-то по норам как мыши.
В отличие от этой, будто вымершей вип зоны, в основном зале гораздо более многолюдно. Возле выхода из клуба ко мне даже начинает клеиться какой-то парень, что вызывает почти физическое ощущение тошноты.
Глядя сквозь него, я молча выхожу на парковку и ловлю такси. Он быстро отстает.
Звоню Елке прямо из такси.
— Ну что ты, мать, жива?! — радостно отзывается она после первого же гудка, — Леха сказал, вроде все обошлось. Успели.
— Леха, кто это?
— Брательник мой, — объясняет, — он опер в Управлении по борьбе с наркотиками.
Делает паузу, поколебавшись немного, и продолжает:
— Только никому, ладно?! Есть один секрет. Он научил меня когда-то как правильно звонить из телефона автомата, и что сказать, чтобы группа захвата выехала сразу. Ну, это вообще-то для очень критической ситуации в жизни. Как у тебя.
— То есть, — медленно соображаю я, — типа наркота, или что-то связанное с этим, что их может заинтересовать?!
— Да. Но заинтересовать их можно только специфической информацией, которая простым обывателям не известна. Но мыслишь ты правильно! Они приезжают куда раньше обычных ментов, да еще шманают будь здоров всех, кто попадется.
— Ого, — выдыхаю, — Танюш. Спасибо тебе это звучит… слишком просто! Ты мне жизнь спасла…
— Спасибо за хорошее дело это много, — перебивает, — будет мне плюсик в карму!
Усмехается.
— Правда, шеф Алексея тоже выехал, это чревато последствиями, но будем надеяться… я, знаешь, рада, что хоть кто-то прищемит нашего за яйца! Как ты туда попала вообще?! У нас же все в курсе, что он творит в «Вельвете» с телками. Ты не знала?
— Да откуда?! — теряюсь, — он ведь меня пригласил на корпоратив туда, понимаешь? Я ж ни сном, ни духом. Вроде бы как там весь наш радио коллектив должен был собраться…
— Лично пригласил? — недоверчиво переспрашивает она.
— Лично, — подтверждаю упавшим голосом, — в кабинете, через Меланию свою. О повышении говорил. Ну дура я, да!
— Вооот, — тянет Елка, — он-то, наверное, подумал, что ты не против, раз он озвучил…
— Да клянусь тебе, он говорил со мной без всякого подтекста! — взвиваюсь, — во всяком случае, я ничего такого не заподозрила.
Мой запал потухает так же быстро, как и возник:
— Но вообще я дура, Тань. Значит, именно об этом и подумал! Но такой жести я не видела даже в фильмах — вышли голые кавказцы в масках, и я только чудом сбежала в санузел, оттуда звонила тебе, держала оборону до последнего… короче, до сих пор трясет.
В трубке повисает недолгое молчание.
— Водка, коньяк есть? — мягко спрашивает она, — выпей. Или капельки какие успокоительные. Короче. Ты в Питере, детка, а в Питере нельзя быть наивной! Мелания тоже, если не ошибаюсь, в «Вельвете» побывала, а до того трудилась у нас прекрасной уборщицей. Будь поаккуратнее в следующий раз.
— Ага, если доживу до следующего раза, — бормочу, — Алексею своему, кстати, передавай от меня огромное спасибо! Реально спасли, ребят. Это он, что ли, меня до двери из номера проводил?!
— Нет, он к тебе не подходил даже. Вообще, из-за шефа понервничал за ложный вызов, но нет худа без добра! Эту жирную грузинскую задницу хоть потрясут немножко, — произносит злорадно, — Мискарьянц извращенец, это все знают.
Я помню, что у нее с моим бывшим начальником взаимная неприязнь. Бывшим, потому что ни за что на свете не собираюсь возвращаться к работе на «Питер плюс FM», пока Мискарьянц там программный директор, во всяком случае.
Вскоре мы заканчиваем разговор. Очухиваюсь только дома. Как раз в тот момент, когда я пытаюсь вставить ключ от квартиры в замок, звонит Даня.
Запоздало замечаю от него пару незамеченных мною смс. Как назло, кровь с руки снова начинает течь от неловкого движения. Морщусь, и сбрасываю вызов.
Все потом! Я просто не смогу сейчас жизнерадостно врать о том, что все хорошо, или прикидываться равнодушной. Даня почувствует фальшь, я знаю.
В квартире первым делом сбрасываю с себя всю одежду, засовываю ее в стиральную машинку и встаю в душевой поддон. Откручиваю воду, сделав ее погорячее.
Согреваюсь и успокаиваюсь понемногу под струями воды, смочив лицо и голову, вымыв волосы шампунем. Тщательно намыливаю тело от макушки до пят, пытаясь смыть с себя стресс и все плохие мысли…
После долго стою в мокром поддоне душевой кабины. Вытираюсь насухо. Завернувшись в широкое банное полотенце, торопливо пишу Данилу смс о том, что у меня все окей и созвонимся завтра.
Мне не нужно его сочувствие! Я не готова рассказать ему о том, что случилось, да и не вижу в этом никакого смысла.
Плетусь на кухню, достаю аптечку. Обрабатываю и туго забинтовываю ранку на руке, а по лицу текут неконтролируемые горькие слезы. Они от жалости к себе, я знаю. Но не знаю, как мне остановить это.
В голове вдруг молнией мелькает мысль о работе на радио. Метнувшись в спальню, я начинаю лихорадочно искать в тумбочке среди бумаг свой трудовой договор с радиостанцией. Грозят ли мне какие-либо штрафные санкции за невыход на радио, за досрочное расторжение договора в одностороннем порядке? Это должно быть прописано там. Нахожу его, вчитываюсь, ищу…
Но снова звонит Данил, и строчки начинают «прыгать» у меня перед глазами. И снова я малодушно не готова ответить.
Потому что нос заложен от слёз, а сама я двух слов не свяжу, да и не хочу связывать. Мне ли сейчас говорить о любви?
Задумываюсь. Что стало бы с моей жизнью дальше, если бы мне не пришли на помощь, если бы разрядилась батарея на телефоне или Елка не ответила, если бы… Смогла бы я строить отношения с Даней Зиминым дальше?! Едва ли.
Бросив контракт, я выключаю везде свет и забираюсь под одеяло. Внезапно, как последствие стресса, на меня наваливается дикая усталость. Хочется только одного — свернуться клубочком и провалиться в сон.
Я подумаю обо всем завтра! О Дане Зимине, в том числе.
И к черту любые санкции за невыход на работу — что толку их искать, если я уже решила. Я все равно никогда туда не вернусь. Пусть Мискарьянц только осмелится предъявлять мне претензии!
Поколебавшись, нащупываю в кромешной темноте телефон и проверяю будильник. Данил. Ну нельзя же быть таким настойчивым!
Пишу еще одно коротенькое смс о том, что у меня все в порядке, но неудобно говорить, перезвоню завтра, устала. Затем устанавливаю режим «без звука» и кладу телефон рядом с кроватью.
Меня немного знобит. Вынужденная выползти из своей на удивление уютной кровати, я отбрасываю это одеяло и иду искать пуховое зимнее. Нахожу. На всякий случай, проверяю замок на входной двери.
Где-то в мозгу все еще мигает огонек тревоги и беспокойства, но я, крепко обхватив себя руками и подтянув колени повыше, укрывшись до ушей, каким-то чудом засыпаю…