Американские горки
Антонина
Каким-то чудом я все же добираюсь до вокзала через пару часов автобусами, ведомая, наверное, одной только силой воли и упорством. Там сразу устремляюсь к кассам. Заставляю себя сосредоточиться на том, чтобы выработать маршрут домой.
Потревоженная сонная кассирша флегматично, но четко отвечает на мои вопросы. Наконец, я покупаю билеты до нашей с ZIMMA родной Тьмутаракани, как изволил выразиться его охранник. Правда, ехать придется только завтра, с пересадками и в плацкартах.
Хотя, все это такая пыль в сравнении с тем, что сегодня тебя растоптали и разрушили!
Я пытаюсь порадоваться хоть чему-нибудь, чтобы отвлечься от грустных мыслей. Например, тому, что меня сегодня не ограбили, не стащили чемодан, пока бегала незнакомыми улицами, или не пристали какие-нибудь социально неблагополучные, пока долго сидела как бомж прямо на тротуарном бордюрчике.
Поводы приободриться, прямо скажем, за уши притянутые, но мне удается немного переключиться. Улыбаюсь своим мыслям.
Присаживаюсь в одно из жестких деревянных кресел в полупустом зале ожидания, в который и пускают-то на ночь, оказывается, только по билету. Осматриваюсь, устраиваясь поудобнее.
Плакать не время, на всякий случай строго напоминаю я себе. Потом встаю и бреду в ближайший киоск за кофе и шоколадкой под тихий перестук чемоданных колесиков.
Там неожиданно покупаю кофе, который обычно не покупаю, и шоколад тоже. Перезагружаться, так по полной!
Возвращаюсь в зал. Многие пассажиры сидят, уткнувшись в свои электронные книжки и ноутбуки. Я сажусь на ближайшее свободное место возле какой-то девушки.
Невольно скашиваю глаза в монитор ее ноутбука. Увиденное заставляет мысленно застонать — она смотрит клипы в ютюбе.
Пожалуйста, только не клипы, я уже так удобно устроила чемодан и пью кофе! Если сейчас зазвучат песенки Зимина я, пожалуй, не выдержу и закачу истерику, и тут меня, конечно, загребут в каталажку, то-то будет веселье!
Поспешно перебираюсь от соседки в другой конец зала. Сажусь и разворачиваю шоколад, в попытке немного расслабиться. Спасение утопающих, как известно, дело рук самих утопающих!
Продолжаю пить кофеек. Он приятно-горячий как я люблю, и на вкус ничего. Снова пусть маленькое, но везение.
Итак, нужно позвонить мамочке, пока еще не слишком поздно. На часах уже девять вечера.
Она поднимает трубку сразу. Стараясь говорить бодро, я здороваюсь и радостно сообщаю, что скоро приеду к ним погостить, или вернее, очень скоро.
Какое все-таки счастье, что мне хватило мозгов не рассказывать о свадьбе! Вот ровным счетом ничего, даже никакой предыстории. Поудивлявшись немного моей внезапности, мама вдруг говорит:
— Тонечка, а у нас тут как раз дядя Ваня в гостях! Трубку вырывает. Поговоришь с ним?
— Эээ… а с чего это он, соскучился? — начинаю бормотать, — так увидимся скоро…
Только не сейчас! Это родителям я могу наплести что угодно, а вот бывшего следака дядю Ваню так просто не проведешь.
Он и по телефону сумеет провести мне допрос на любую тему, причем в сжатые сроки.
— Здравствуйте, — обреченно произношу я в трубку, заслышав его веселый зычный голос:
— Привет, Антонина! А ты чего в наши края так неожиданно?
Сникаю. Стараюсь говорить нейтрально.
— Да вот, решила отдохнуть, родителей навестить! А вы чего у нас так поздно?
— К папке твоему по делу заехал, ухожу уже. Что же там у тебя, с новой работой не срослось? Питер покинула, мне не звонишь давно.
— Не срослось, — вздыхаю, — но вы не переживайте, у меня хорошо все.
— Ну, тогда, может, поболтаем минутку? Я тут на балкончик отошел перекурить, твои все-равно не услышат.
Мне кажется, он улыбается.
— Колись, давай, — продолжает, — случилось что?!
— Вот вы, какой дотошный, дядь Вань.
— Считай, профдеформация. Помощь нужна? Только честно, — допытывается.
И тут я сдаюсь!
Мне просто необходимо выплеснуть эти эмоции на кого-то, поделиться своим горем хоть с кем-нибудь. Наверное, чтобы просто не сойти с ума. Не взорваться.
Да и если хорошо подумать, то больше некому ведь.
— Помощь не нужна! Спасибо вам, — выдыхаю с горечью, — но в одном вы оказались правы. Я уезжаю домой из-за Данила Зимина, помните такого?
— Отчего ж не помнить, — спокойно откликается.
— Он нашел меня, — продолжаю.
Воцаряется небольшая пауза.
— И? — нетерпеливо уточняет мой дядька.
— И уничтожил, — собравшись с духом, озвучиваю.
Именно в этот момент на моем телефоне начинает мигать вторая линия. Я смотрю на нее и не верю своим глазам: Даня!
Поднять или нет?
Какие-то очень долгие секунды просто слушаю эту настойчивую вторую линию, и «але» дяди Вани в трубке. До меня доносится его короткое:
— Конкретнее!
Вздрагиваю, мигом стряхивая с себя оцепенение. Ну конечно, ответить!
Шмыгнув носом, приняв решение, я быстро говорю дяде:
— Подождите, перезвоню вам через минутку.
Не дожидаясь реакции, тут же переключаюсь на Данила:
— Але?
— Тонечка. Ты в порядке? Где ты? — слышу его взволнованный голос.
Ничего не понимаю. Мне все приснилось, что ли?!
— Я в порядке, — с трудом выдавливаю из себя.
— Где ты?! — повторяет Даня вопрос.
Не спешу отвечать.
— А почему ты спрашиваешь?!
Мне так хочется, чтобы он сказал, что я все не так поняла, чтобы я возвращалась.
Хотя с тоской понимаю — этого не будет. А если и будет, то так неправильно, нельзя!
Сердце мое болит и кровоточит, и саму меня разрывают такие два полярных желания — поверить в любой бред, лишь бы вернуть все как было, или бежать, немедленно. Бросив трубку и стерев его номер из телефона, и из памяти.
— Стоп. Ты хочешь сказать, что, — я говорю первой, не выдержав затянувшегося молчания, но намеренно не заканчиваю фразу.
Пусть скажет сам.
— Нет! Мы расстались, это неизменно, — отвечает он, и мне больно, очень больно. Сжимаю телефон покрепче.
— Зачем же тогда…
— Но я люблю тебя, и это тоже неизменно! — продолжает.
Звучит так искренне, но совершенно нелогично. Готовые вырваться слова застревают у меня в горле. Трудно дышать.
— Пойми, нам пока нельзя быть вместе. Ты слишком рискуешь из-за меня, а я не могу этого допустить. Но если ты согласишься подождать меня, все изменится!
— Что изменится?
Я, правда, не понимаю. Но, против воли, какая-то нечаянная радость, как спичка, вдруг вспыхивает во мне и разгорается диким пламенем.
Пламенем, в котором покорно сгорают моя гордость и моя боль, подобно клочку сухой, никому не нужной бумаги. Я не могу ничего поделать с этим, я могу только молчать об этом.
— Все будет как прежде. Нужно только подождать, пока я решу проблемы, из-за которых мы не можем быть вместе! — говорит он настойчиво.
Я мучаюсь, раздумывая. Кусаю губы.
— Не знаю, — отвечаю честно, — все так неопределенно у тебя. Какие проблемы?
— Не могу сказать! Значит, не любишь?
— Что толку тебя любить, Даня. Если у тебя семь пятниц на неделе.
— Тонь, я так попал, это… Это мой косяк! Пожалуйста. Не могу сказать больше. Можно потом, когда-нибудь? Дождись, я все решу. Скажи, ты веришь мне, ну хоть немножко?!
Все еще не могу говорить, яростно вытирая повлажневшие щеки. Однако чуть-чуть успокаиваюсь.
— Тебе нужна моя помощь? — спрашиваю.
— Мне нужно, чтобы ты меня ждала.
— Сколько?
— Не знаю, — отвечает коротко.
Но даже сквозь разделяющее нас расстояние я чувствую его сомнения и страх. Как будто Даня сам не верит в это, или действительно ничего не знает?
— Скажем так, однажды! Пусть даже через сто лет.
— У меня нет ста лет. Люди не живут столько.
— У меня тоже, — усмехается, — значит, будет раньше. Где ты сейчас, скажешь?!
— Ты хочешь приехать?
— Хочу, но не смогу. Приедет мой друг. Он привезет тебе кое-что от меня.
— Что?
— Записку, и еще кое-что. Назови адрес.
Я немедленно называю ему вокзал и номер зала ожидания. Может быть, ответ в записке?
Даня радуется.
— Спасибо, Тонечка. Ты будешь ждать меня? Скажи! — требует.
— Буду.
И я позволяю этому пламени радости и счастья разгореться по полной, захватить меня всю без остатка. Я снова счастлива, как дурочка.
— Удали мой номер. До этого дня мы не сможем общаться. Но помни, я всегда думаю о тебе! Ты будешь ждать в нашем городе? — спрашивает он.
— Да, если ничего не поменяется.
— Хорошо. Я найду тебя в любом случае. Пожелай нам удачи!
— Удачи нам обоим, — шепчу, обессилев.
— Теперь все будет хорошо. Люблю тебя. Пока, — ласково произносит Даня, и отключается.
Примерно с минуту после я сижу в неподвижности, а затем, не дрогнув, удаляю его номер. Как договаривались. Отрезаю от себя всякую возможность звонить или писать ему.
И тут же вздрагиваю от звонка. Вот черт. Дядя Ваня!