- Да, дорогая, - ответил мистер Беджер на ее улыбку, - я сейчас говорил мистеру Джарндису и мисс Саммерсон, что у тебя уже было двое мужей - весьма выдающихся, и наши гости нашли, как и все вообще находят, что этому трудно поверить.
- Мне было всего двадцать лет, - начала миссис Беджер, - когда я вышла замуж за капитана Суоссера, офицера королевского флота. Я плавала с ним по Средиземному морю и сделалась прямо-таки заправским моряком. В двенадцатую годовщину нашей свадьбы я стала женой профессора Динго.
- Прославился на всю Европу, - вставил мистер Беджер вполголоса.
- А когда на мне женился мистер Беджер, - продолжала миссис Беджер, мы венчались в тот же самый месяц и число. Я уже успела полюбить этот день.
- Итак, миссис Беджер выходила замуж трижды, причем двое ее мужей были в высшей степени выдающимися людьми, - проговорил мистер Беджер, суммируя факты, - и каждый раз она венчалась двадцать первого марта, в одиннадцать часов утра!
Мы все выразили свое восхищение этим обстоятельством.
- Если бы не скромность мистера Беджера, - заметил мистер Джарндис, - я позволил бы себе поправить его, назвав выдающимися людьми всех троих мужей его супруги.
- Благодарю вас, мистер Джарндис. Я всегда ему это говорю, - промолвила миссис Беджер.
- А я, дорогая, что я тебе всегда говорю? - осведомился мистер Беджер. - Что, не стараясь притворно умалять те профессиональные успехи, которых я, быть может, достиг (и оценить которые нашему другу, мистеру Карстону, представится немало случаев), я не столь глуп, о нет! - добавил мистер Беджер, обращаясь ко всем нам вместе, - и не столь самонадеян, чтобы ставить свою собственную репутацию на одну доску с репутацией таких замечательных людей, как капитан Суоссер и профессор Динго. Быть может, мистер Джарндис, продолжал мистер Бейхем Беджер, пригласив нас пройти в гостиную, - вам будет интересно взглянуть на этот портрет капитана Суоссера. Он был написан, когда капитан вернулся домой с одной африканской базы, где страдал от тамошней лихорадки. Миссис Беджер находит, что на этом портрете он слишком желт. Но все-таки это красавец мужчина. Прямо красавец!
Мы все повторили, как эхо:
- Красавец!
- Когда я смотрю на него, - продолжал мистер Беджер, - я думаю: как жаль, что я с ним не был знаком! И это бесспорно доказывает, каким исключительным человеком был капитан Суоссер. С другой стороны - профессор Динго. Этого я знал хорошо - лечил его во время его последней болезни... разительное сходство! Над роялем портрет миссис Бейхем Беджер в бытность ее миссис Суоссер. Над диваном - портрет миссис Бейхем Беджер в бытность ее миссис Динго. Что касается миссис Бейхем Беджер в теперешний период ее жизни, то я обладаю оригиналом, но копии у меня нет.
Доложили, что обед подан, и мы спустились в столовую. Обед был весьма изысканный и очень красиво сервированный. Но капитан и профессор все еще не выходили из головы у мистера Беджера, и, так как нам с Адой досталась честь сидеть рядом с хозяином, он потчевал нас ими очень усердно.
- Вам воды, мисс Саммерсон? Позвольте мне! Нет, простите, только не в этот стакан. Джеймс, принесите бокальчик профессора!
Ада восхищалась искусственными цветами, стоявшими под стеклянным колпаком.
- Удивительно, как они сохранились! - сказал мистер Беджер. - Миссис Бейхем Беджер получила их в подарок, когда была на Средиземном море.
Он протянул было мистеру Джарндису бутылку красного вина.
- Не то вино! - вдруг спохватился он. - Прошу извинения! Сегодня у нас исключительный случай, а в исключительных случаях я угощаю гостей совершенно необычайным бордо (Джеймс, вино капитана Суоссера!). Мистер Джарндис, капитан привез в Англию это вино, - не будем говорить, сколько лет тому назад. Вы такого вина не пивали. Дорогая, я буду счастлив выпить с тобой этого вина. (Джеймс, налейте бордо капитана Суоссера вашей хозяйке!) Твое здоровье, любовь моя!
Когда мы, дамы, удалились после обеда, нам пришлось забрать с собой и первого и второго мужа миссис Веджер. В гостиной миссис Беджер набросала нам краткий биографический очерк добрачной жизни и деятельности капитана Суоссера, а затем сделала более подробный доклад о нем, начиная с того момента, жак он влюбился в нее на балу, который давали на борту "Разящего" офицеры этого корабля, стоявшего тогда в Плимутской гавани.
- Ах, этот старый милый "Разящий"! - говорила миссис Беджер, покачивая головой. - Вот был великолепный, корабль! Нарядный, блестяще оснащенный, прямо "высший класс", по словам капитана Суоссера. Извините меня, если я случайно употреблю флотское выражение, - ведь я когда-то была заправским моряком. Капитан Суоссер обожал это судно из-за меня. Когда оно уже больше не годилось для плавания, он частенько говаривал, что, будь он богат, он купил бы его старый остов и велел бы сделать надпись на шканцах, там, где мы стояли с ним во время бала, чтобы отметить то место, где он пал, испепеленный с носа и до кормы (как выражался капитан Суоссер) моими марсовыми огнями. Так он по-своему, по-флотски, называл мои глаза.
Миссис Беджер покачала головой, вздохнула и посмотрелась в зеркало.
- Профессор Динго сильно отличался от капитана Суоссера, - продолжала она с жалобной улыбкой. - Вначале я это чувствовала очень остро. Полнейший переворот во всем моем образе жизни! Но время и наука - в особенности наука - помогли мне свыкнуться и с ним. Я была единственной спутницей профессора в его ботанических экскурсиях, так что почти забыла, что когда-то плавала по морям, и сделалась заправским ученым. Замечательно, что профессор был полной противоположностью капитана Суоссера, а мистер Беджер ничуть не похож ни на того, ни на другого!
Затем мы перешли к повествованию о кончине капитана Суоссера и профессора Динго, - оба они, видимо, страдали тяжкими болезнями. Рассказывая об этом, миссис Беджер призналась, что только раз в жизни была безумно влюблена и предметом этой пылкой страсти, неповторимой по свежести энтузиазма, был капитан Суоссер. Потом настал черед профессора, и он самым грустным образом начал постепенно умирать, - миссис Беджер только что стала передразнивать, как он, бывало, с трудом выговаривал: "Где Лора? Пусть Лора принесет мне сухарной водицы", - как в гостиную пришли джентльмены, и он сошел в могилу.
В тот вечер, и вообще за последнее время, я видела, что Ада и Ричард все больше стараются быть вместе, да и немудрено - ведь им так скоро предстояло расстаться. Поэтому, когда мы с Адой, вернувшись домой, поднялись к себе наверх, я не очень удивилась, заметив, что она молчаливее, чем всегда, но уж никак не ожидала, что она внезапно бросится в мои объятия и спрячет лицо на моей груди.
- Милая моя Эстер, - шептала Ада, - я хочу открыть тебе одну важную тайну!
Конечно, прелесть моя, "тайну", да еще какую!
- Что же это такое, Ада?
- Ах, Эстер, ты ни за что не догадаешься.
- А если постараюсь? - сказала я.
- Нет, нет! Не надо! Пожалуйста, не надо! - воскликнула Ада, испуганная одной лишь мыслью о том, что я могу догадаться.
- Не представляю себе, что это может быть? - сказала я, притворяясь, что раздумываю.
- Это... - прошептала Ада, - это - насчет кузена Ричарда!
- Ну, родная моя, - сказала я, целуя ее золотистые волосы (лица ее я не видела), - что же ты о нем скажешь?
- Ах, Эстер, ты ни за что не угадаешь!
Так приятно было, что она прильнула ко мне, спрятав лицо; так приятно было знать, что плачет она не от горя, а от сверкающей радости, гордости и надежды, - даже не хотелось сразу же помочь ей признаться.
- Он говорит... Я знаю, это очень глупо, ведь мы так молоды... но он говорит, - и она залилась слезами, - что он нежно любит меня, Эстер.
- В самом деле? - сказала я. - Как странно!.. Но, душенька моя, я сама могла бы сказать это тебе давным-давно!
Ада в радостном изумлении подняла свое прелестное личико, обвила руками мою шею, рассмеялась, расплакалась, покраснела, снова рассмеялась, - и все это было так чудесно!
- Но, милая моя, - сказала я, - ты, должно быть, считаешь меня совсем дурочкой! Твой кузен Ричард любит тебя я уж и не помню сколько времени и ничуть этого не скрывает!
- Так почему же ты мне ни слова про это не сказала?! - воскликнула Ада, целуя меня.
- Как можно, милая моя! - проговорила я. - Я ждала, чтобы ты мне призналась сама.
- Но раз уж я тебе сейчас призналась, ты не думаешь, что это дурно, нет? - спросила Ада.
Будь я самой жестокосердной дуэньей в мире, я и то не устояла бы против ее ласковой мольбы и сказала бы "нет". Но я еще не сделалась дуэньей и сказала "нет" с легким сердцем.
- А теперь, - промолвила я, - я знаю самое страшное.
- Нет, это - еще не самое страшное, милая Эстер! - вскричала Ада, еще крепче прижимаясь ко мне и снова пряча лицо у меня на груди.
- Разве? - сказала я. - Разве может быть что-нибудь страшнее?
- Может! - ответила Ада, качая головой.
- Неужели ты хочешь сказать, что... - начала я шутливо. Но Ада подняла глаза и, улыбаясь сквозь слезы, воскликнула:
- Да, люблю! Ты знаешь, ты знаешь, что да! - и, всхлипывая, пролепетала: - Люблю всем сердцем! Всем моим сердцем, Эстер!