Он подал мне руку и подвел меня к скамье, на которой сидел сам до нашего прихода, и когда я села, ему, как видно, стало очень приятно.
- Благодарю вас, мисс, - сказал он.
- Ну, Джордж, - проговорил опекун, - как мы не требуем от вас новых уверений, так, думается, и вам незачем требовать их от нас.
- Конечно, нет, сэр. Спасибо вам от всего сердца. Будь я виновен в этом преступлении, я не мог бы скрывать свою тайну и смотреть вам в глаза, раз вы оказали мне такое доверие своим посещением. Я очень тронут этим. Я не краснобай, но глубоко тронут, мисс Саммерсон и джентльмены.
Он приложил руку к широкой груди и поклонился нам, нагнув голову. Правда, он тотчас же выпрямился, но в этом безыскусственном поклоне сказалось его глубокое волнение.
- Прежде всего, - начал опекун, - нельзя ли нам позаботиться о ваших удобствах, Джордж?
- О чем, сэр? - спросил кавалерист, откашлявшись.
- О ваших удобствах. Может быть, вы нуждаетесь в чем-нибудь таком, что облегчило бы вам тяжесть заключения?
- Как вам сказать, сэр, - ответил мистер Джордж, немного подумав, - я вам очень признателен, но курить здесь запрещается, а ни в чем другом я не терплю недостатка.
- Ну, может быть, вы потом вспомните о каких-нибудь мелочах. Дайте нам знать, Джордж, как только вам что-нибудь понадобится.
- Благодарю вас, сэр, - сказал мистер Джордж с улыбкой на загорелом лице. - Кто всю жизнь мыкался по свету, тому пока что не так уж плохо и здесь.
- А теперь насчет вашего дела, - проговорил опекун.
- Да, сэр, - отозвался мистер Джордж, скрестив руки на груди, и приготовился слушать с некоторым любопытством, но вполне владея собой.
- В каком положении теперь ваше дело?
- Теперь, сэр, оно отложено. Баккет объяснил мне, что, вероятно, будет время от времени просить дальнейших отсрочек, пока дело не будет расследовано более тщательно. Как оно может быть расследовано более тщательно, я лично не вижу, но Баккет с этим, вероятно, как-нибудь справится.
- Бог с вами, друг мой! - воскликнул опекун, невольно поддаваясь свойственной ему раньше чудаковатой пылкости. - Да вы говорите о себе, словно о постороннем человеке!
- Простите, сэр, - сказал мистер Джордж. - Я очень ценю вашу доброту. Но ни в чем не повинный человек в моем положении только так и может к себе относиться; а не то он голову об стену разобьет.
- До известной степени это правильно, - проговорил опекун немного спокойнее. - Но, друг мой, даже невинному необходимо принять обычные меры предосторожности для своей защиты.
- Конечно, сэр. Я так и сделал. Я заявил судьям: "Джентльмены, я так же не виновен в этом преступлении, как вы сами; все факты, которые выдвигались как улики против меня, действительно имели место; а больше я ничего не знаю". Так я буду говорить и впредь, сэр. Что же мне еще делать? Ведь это правда.
- Но одной правды мало, - возразил опекун.
- Мало, сэр? Ну, значит, дело мое дрянь! - шутливо заметил мистер Джордж.
- Вам нужен адвокат, - продолжал опекун. - Мы пригласим для вас опытного юриста.
- Прошу прощения, сэр, - сказал мистер Джордж, сделав шаг назад. - Я вам очень признателен. Но, с вашего позволения, я решительно отказываюсь.
- Вы не хотите пригласить адвоката?
- Нет, сэр! - Мистер Джордж резко мотнул головой. - Благодарю вас, сэр, но... никаких юристов!
- Почему?
- Не нравится мне это племя, - сказал мистер Джордж. - Гридли оно тоже не нравилось. И... простите меня за смелость, но вряд ли оно может нравиться вам самим, сэр.
- Оно мне не нравится в Канцлерском суде, который разбирает дела гражданские, - объяснил опекун, немного опешив. - Гражданские, Джордж, а ваше дело уголовное.
- Вот как, сэр? - отозвался кавалерист каким-то беззаботным тоном. Ну, а я не разбираюсь во всех этих тонкостях, так что я против всего племени юристов вообще.
Опустив руки, он переступил с ноги на ногу и стал, положив одну свою крупную руку на стол, а другую уперев в бок, с видом человека, которого не собьешь с намеченного пути. Тщетно мы все трое уговаривали его и старались разубедить. Он слушал нас с терпеливой кротостью, которая так шла к его грубоватому добродушию, но все наши доводы могли поколебать его не больше, чем тюрьму, в которой он сидел.
- Прошу вас, подумайте, мистер Джордж, - проговорила я. - Неужели у вас нет никаких желаний в связи с вашим делом?
- Я, конечно, хотел бы, чтобы меня судили военным судом, мисс, ответил он, - но хорошо знаю, что об этом не может быть и речи. Будьте добры, уделите мне немного внимания, мисс, - несколько минут, не больше, - и я попытаюсь высказаться как можно яснее.
Он оглядел всех вас троих поочередно, помотал головой, словно шею ему жал воротник тесного мундира, и после краткого раздумья продолжал:
- Видите ли, мисс, на меня надели наручники, арестовали меня и привели сюда. Я теперь опозоренный, обесчещенный человек - вот до чего я докатился. Баккет обшарил мою галерею сверху донизу; имущество мое, правда небольшое, все перерыли, порасшвыряли, так что неизвестно, где теперь что лежит, и (как я уже говорил) вот до чего я докатился! Впрочем, я на это не особенно жалуюсь. Хоть я и попал сюда "на постой" не по своей вине, но хорошо понимаю, что, не уйди я бродяжничать еще мальчишкой, ничего такого со мной не случилось бы. А теперь вот случилось. Значит спрашивается: как мне к этому отнестись?
Оглядев нас добродушным взглядом, он потер смуглый лоб и сказал, как бы извиняясь:
- Не умею я говорить, придется немножко подумать.
Немножко подумав, он снова посмотрел на нас и продолжал:
- Как теперь быть? Несчастный покойник сам был юристом и довольно крепко зажал меня в тиски. Не хочу тревожить его прах, но, будь он в живых, я бы сказал, что он до черта крепко прижал меня. Потому-то мне и не нравятся его товарищи по ремеслу. Держись я от них подальше, я бы сюда не попал. Но не в этом дело. Теперь допустим, что это я его убил. Допустим, я действительно разрядил в него свой пистолет - один из тех, что за последнее время употреблялись для стрельбы в цель, а Баккет нашел у меня такие пистолеты, хотя ничего особенного в этом нет, и он мог бы найти их у меня когда угодно - в любой день, с тех пор как я содержу галерею-тир. Так что же я сделал бы, попав сюда, если б и впрямь совершил убийство? Я нанял бы адвоката.
Он умолк, заслышав, что кто-то отпирает замки и отодвигает засовы, и молчал, пока дверь не открыли и не закрыли опять. Вскоре я скажу, для чего ее открывали.
- Я нанял бы адвоката, а он сказал бы (как мне часто доводилось читать в газетах): "Мой клиент ничего но говорит, мой клиент временно воздерживается от защиты... мой клиент то, да се, да другое, да третье". Но я-то знаю, что у этого племени не в обычае идти напрямик и допускать, что другие идут прямым путем. Скажем, я не виновен, и я нанимаю адвоката. Скорей всего он подумает, что я виновен... пожалуй, даже наверное так подумает. Что он будет делать, - все равно, поверит он мне или нет? Он будет действовать так, как будто я виновен: будет затыкать мне рот, посоветует не выдавать себя, скрывать обстоятельства дела, по мелочам опровергать свидетельские показания, вертеться, крутиться и в конце концов он, может быть, меня вызволит - добьется моего оправдания. Но, мисс Саммерсон, как вы думаете, хочу ли я, чтобы меня оправдали таким путем, или, по мне, лучше быть повешенным, а все-таки поступить по-своему?.. Извините, что я упоминаю о предмете, столь неприятном для молодой девицы.
Он уже вошел в азарт и больше не нуждался в том, чтобы "немножко подумать".
- Пусть уж лучше меня повесят, зато я поступлю по-своему. И я это твердо решил! Этим я не хочу сказать, - он оглядел всех нас, уперев свои сильные руки в бока и подняв темные брови, - этим я не хочу сказать, что мне больше других хочется, чтобы меня повесили. Я хочу сказать, что меня должны оправдать вполне, без всяких оговорок, или не оправдывать вовсе. Поэтому, когда говорят об уликах, которые против меня, но говорят правду, я подтверждаю, что это правда, а когда мне говорят: "Все, что вы скажете, может послужить материалом для следствия", - я отвечаю, что ничего не имею против!.. пускай служит. Если меня не могут оправдать на основании одной лишь правды, меня вряд ли оправдают на основании чего-то менее важного или вообще чего бы то ни было. А если и оправдают, этому для меня - грош цена.
Он сделал шага два по каменному полу, вернулся к столу и закончил свою речь следующими словами:
- Благодарю вас, мисс и джентльмены, горячо благодарю за ваше внимание и еще больше за участие. Я осветил вам все дело, как оно представляется простому кавалеристу, у которого разум - все равно что тупой палаш. Я ничего хорошего в жизни не сделал, - вот только выполнял свой долг на военной службе, и если в конце концов случится самое худшее, я только пожну то, что посеял. Когда я очнулся от первого потрясения, после того как меня забрали и обвинили в убийстве, - а бродяга вроде меня, который столько шатался по свету, недолго оправляется от потрясений, - я обдумал, как мне себя вести, и сейчас объяснил это вам. Этой линии я и буду придерживаться. По крайней мере я не опозорю своих родных, не заставлю их хлебнуть горя и... вот все, что я могу вам сказать.
Когда дверь открыли - как я уже говорила раньше, - вошел человек такого же военного вида, как и мистер Джордж, но, на первый взгляд, не столь внушительный, а с ним - загорелая, с живыми глазами, здоровая на вид женщина, которая держала в руках корзинку и с самого своего прихода очень внимательно слушала все, что говорил мистер Джордж. Не прерывая своей речи, мистер Джордж приветствовал этих людей только дружеским кивком и дружеским взглядом. Теперь же он сердечно пожал им руки и сказал:
- Мисс Саммерсон и джентльмены, это мой старый товарищ Мэтью Бегнет. А это его жена миссис Бегнет.
Мистер Бегнет сдержанно поклонился нам по-военному, а миссис Бегнет присела.
- Они - мои истинные друзья, - сказал мистер Джордж. - Меня забрали из их дома.
- Подержанная виолончель, - вставил мистер Бегнет, сердито дергая головой. - С хорошим звуком. Для приятеля. Дело не в деньгах.