— Отпить подано.
Они уселись в зале, и свет погас. На сцену, пошатываясь, вышел главный герой. Он демонстративно чихнул в зал.
— У вас большая грудь, — сказал Лоринков и довольно засопел.
Лучше быть хулиганом, чем активистом, лучше быть убийцей, чем коммунистом, — протяжно выл с импровизированного помоста известный молдавский певец и поэт Виеру.
На его посиневшую от холода лысину, предварительно покружившись, приземлялись первые в этом году снежинки. Юрий морщился. Народу на акции протеста собиралось все меньше. Приближалась сессия. В интервью местным газетам Рошка говорил, что детям учиться пока не нужно: он, мол, дает им самый важный и главный урок — урок антикоммунизма. Но родители гнали студентов на занятия, — Рошка вам диплом не купит, говорили они.
Решительно выдохнув, Юрий залез на помост, бесцеремонно столкнул оттуда совсем уж промерзшего Виеру, и заговорил:
— Дети мои! Сегодня, я вижу, нас мало. Что ж, безграмотные люди коммунизм не победят! Но только вот что я хочу вам сказать. Пока вы будете слушать на лекциях историю Молдовы, которую коммунисты ввели вместо настоящей истории Румынии, пока продажные преподаватели будут называть ваш румынский язык молдавским, а не…
Через несколько минут речи толпа немного завелась.
— Не трогайте полицию! — кричал Юрий, указывая на переминавшихся с ноги на ногу карабинеров из оцепления. — Полиция с нами! Они вынуждены выполнять приказы плохой власти, но душой они с нами, с нами!..
— …Значит так, — деловито натягивал на руки Илашку теплые перчатки Лоринков, — вы сейчас подойдете к помосту и попросите слова.
Илашку согласно кивал, лихорадочно подсчитывая в уме, сколько зарплат за время его заточения задолжал ему Рошка. Илие был здорово озлоблен на Юрия.
В Кишиневе, после того, как офицеры службы безопасности Приднестровья сдали его на руки местным чекистам, Илашку поначалу только напевал тихонько «Марш славянки», да глупо смеялся. Потом в нем взыграла горячая кровь борца за территориальную целостность республики, и он отчего-то решил кинуть клич, — собирать народ на новую войну. Однако узника обогрели, накормили, и доходчиво, как это умеют делать все в мире карательные органы, объяснили, что делать ничего пока не надо.
Затем у Лоринкова появился гениальный план: столкнуть двух рассорившихся национал радикалов. И вот, сидя в машине Совета Безопасности, журналист давал Илашку последние инструкции перед схваткой.
— Постарайтесь попасть на помост, — скрывая нервную улыбку, говорил он Илие, — непременно на помост. И оттуда уже резаните правду-матку: и про то, как он вашу зарплату отбирал, и спекулянтом его назовите, в общем, говорите что угодно, главное, против него.
— А если будут бить?
— Что вы, — возмутился Лоринков, — вы же символ. Знамя. Борец за свободу. Пострадали от сепаратистов. Нет, вас, кажется, бить не будут.
— Кажется?
— Простите? Я сказал «кажется»? Пардон, оговорился. Конечно, я хотел сказать — вас наверняка бить не будут.
Успокоенный Илашку вышел из машины, и, в сопровождении двух телохранителей, пробрался через толпу к помосту…
— … лятые коммунист…, - Юрий запнулся, судорожно дернулся, но сумел взять себя в руки.
У самого помоста стоял, недобро поглядывая на него, Илие Илашку.
— Я прошу слова, — выкрикнул он, но Рошка специально закашлялся в микрофон.
Поэтому многие из толпы ничего не расслышали.
— Прошу слова, добрые люди, румыны! — отчаянно завизжал Илашку.
Но Юрий по-прежнему выдавливал из себя кашель. Руками он подавал отчаянные знаки помощникам, чтобы те оттеснили Илашку подальше. Охрана, неверно истолковав намерения босса, принялась тузить Илашку и его телохранителей дубинками. Громко заиграла музыка.
— А пока у нас небольшая заминка у сцены, — заорал Юрий, — мы послушаем песни в исполнении великолепного румынского певца и поэта Григория Виеру!
Виеру, прославившийся в прежние времена циклом душевных стихов о детстве Ленина, у помоста уже не было.
— В чем дело? — тихо спросил Юрий молодого помощника.
— Юрий Иванович, — оправдывался тот, — мы его только на минуту выпустили, а он пошел к Дому Печати, зашел в буфет. А там как раз собралось руководство Союза Журналистов. Упились они. Вдрызг.
— Ничего удивительного, — устало сказал Юрий, следя, как Илашку с охраной пинками гонят к другому кварталу, — ничего удивительного… Есть кто в запасе?
— Жоржетта Снайнаван…
— Это еще кто?
— Новая певица.
— Пусть выходит, — резко велел Юрий, после чего вновь обратился к толпе, — и вновь маленькая заминка (этого Юрий не любил, — заминки превращали шоу в тягучее представление). Вместо Григория Виеру вам споет Жоржетта Снайнаван.
Жоржетта превзошла все ожидания. Глядя в алые глубины ее чувственных, чуть вульгарных, губ, Юрий почувствовал легкое головокружение. Певица, похожая на добротного бельгийского тяжеловоза (таких Юрий видел по каналу «Дискавери») устроила на сцене настоящее пиршество плоти. Постепенно Юрий об Илашку забыл. Только вечером он вписал в блокнот фразу: «У Воронина появился кто-то умный». Поразившись этому факту, Юрий лег спать.
На следующий день Илие Илашку уехал в Румынию.
— Твою мать, — тихо прошептал Юрий Рошка, затаившийся в кустах у забора, сквозь щель в котором он наблюдал за обычным днем концентрационного лагеря, открытого когда-то его отцом.
Каждый, кто увидел бы сейчас апологета объединения Молдавии с Румынией и поборника демократических ценностей, пришел бы в огромнейшее недоумение. На Юрия бал напялен мундир офицера СС. В руках он нервно теребил немецко-румынский словарь, изредка в него поглядывая. Наконец, Юрий глубоко вдохнул и решительно направился к главному входу.
Охранники, ничем не выказавшие своего удивления, молча пропустили его после условного знака, которому Юрия обучил отец.
На стенах бараков висели стенгазеты. Одна из них, датированная двадцатым числом апреля, была посвящена очередной годовщине гауляйтера Бессарабии. Юрий, когда-то выпускавший стенгазеты о Ленине, заинтересовался и начал читать.
— Хлебушка, хлебушка, дай, а, дай хлебушка, — подошел к нему хоть и тощий, но не изможденный подросток.
— Говоришь по-русски? — удивился Юрий.
— Да, — и по-немецки немножко.
— А как же румынский?
— Что?
Размахнувшись, Юрий изо всех сил влепил мальчику пощечину. Охранник на вышке одобрительно улыбнулся. Каким-то чутьем уловив это, Рошка поднял взгляд и обомлел: на вышке, тоже в немецкой военной форме, стоял писатель Ион Друцэ…
Тот лишь подмигнул, показывая: не ты, мол, один, браток, повинность отбываешь. Потрепав сжавшегося ребенка по щеке, Юрий чуть было не дал ему немного мелочи, но вспомнил, что деньги поменялись. Новый комендант лагеря направился к зданию охраны. Ему предстояло первое совещание.
— Твою мать, — шептал Лоринков, тихонько снимая на цифровую видеокамеру замершего от изумления Юрия.
Журналист также был безмерно поражен и немного счастлив. Это было открытие. У лагеря Лоринков уже побывал за день до этого, выследив его чутьем человека, читающего не текст, а подтекст, пьющего не воду, а испарения от нее, слушающего не музыку, а шумы в ней. И потому он знал, как сможет отвлечь охранника на вышке…