— Если бы вы были трезвы, я бы сомневался, потому что трезвым вы бываете редко. А так как вы постоянно пьяны, то собирали досье в обычном своем состоянии.
— И на том спасибо.
— Что же нам делать? — спросил президент.
Журналист ответил не раздумывая:
— Оживим Бодюла.
— Но как?
— С помощью Рошки.
Президент возмутился:
— Идти на сговор с этим…
— Да ладно вам, — рассмеялся Лоринков, — мало раз вы с ним в сговоре состояли, что ли?
— Из-за золота — никогда, — проговорился президент, и, поняв, что проговорился, покраснел.
— Наша позиция такова: власть и оппозиция в республике должны прийти, наконец, к общему знаменателю…
Посол США в Молдавии Памела Смит, говорившая перед журналистами краткий спич, запнулась. Не все поняли, что внимание Смит отвлекла небольшая винная мошка, назойливо стремящаяся попасть в поле зрения посла. Но Лоринков заметил. На днях он заказал себе новые линзы ярко-зеленого цвета в салоне оптики, и, получив их утром в день пресс-конференции, поразился, насколько далеко он теперь может глядеть.
— Раньше я представлял мир размытым, — сказал он президенту.
Мужчины курили в монтажной комнате пресс-службы Воронина на пятом этаже дворца. Лоринков стряхнул пепел на ковер. Президент поморщился.
— Так вот, — увлеченно продолжил Лоринков, — мир был чем-то непонятным. Своего рода пеленой, сквозь которую ко мне то и дело пробивались огоньки. Мелькающие светлячки. Картины зыбкого бытия. Я мог им верить, а мог и не верить.
— Почему вы не носили очки? — спросил Воронин.
— Не мог, — сухо ответил журналист.
Он до сих пор с неприязнью вспоминал очки: когда он пришел в них в школу, то его дразнили до конца уроков. С тех пор от страха перед осмеянием Лоринков избавиться не смог.
— От них у меня голова болела, — солгал он. — А с линзами все по-другому. Когда-то в школе меня попросили нарисовать картину. Я вычертил по памяти храм Василия Блаженного в Москве. Но не таким, каким тот был на самом деле. Я нарисовал цвет. Понимаете? Мазки цвета. Учитель сказал мне, что этот рисунок хорош для слабовидящих. Они лучше чувствуют цвет. Еще он сказал, что мой рисунок пахнет.
— Что?!
— Пахнет. Издает запах. Еле ощутимый. Но запах.
— Вы бы, что ли, пить начали, — затянувшись, откликнулся президент.
На пресс-конференции Лоринков, против своего обыкновения, сел на самый задний ряд. Столы в зале для прессы были расставлены как школьные парты. Перед журналистом сидел редактор «Молдавских деловых ведомостей». Он раздражал собравшихся тем, что задавал послу США вопросы на отвратительном английском языке, который для Памелы Смит все равно приходилось переводить.
— Итак, я остановилась на знаменателе… Да, на знаменателе, — сказала Смит, проводившая мошку взглядом.
Посол заметила, что за насекомым следил еще один человек — гладко выбритый молодой толстяк в коричневом пальто, с длинным белым шарфом на шее. Чего это он не оставил верхнюю одежду в гардеробной, — с раздражением подумала Смит. Неожиданно толстяк подмигнул ей, указав взглядом на мошку. Та снова закружилась, теперь уже у микрофона. Откуда это здесь муха, — разозлилась Смит, — что за страна, у них только вино и винные мошки есть!
— … Общий знаменатель, который ознаменует, — запуталась она, и тут же выкрутилась, — нет, господа журналисты, не масло масляное, а…
Журналисты в зале вежливо засмеялись. Особенно усердствовали представители национал-радикальной прессы. Ну и чего они смеются, — с тоской взмолилась богу посол, — господи, отчего они смеются, вот у нас в Штатах, все бы вежливо, корректно и сухо улыбнулись, и не мешали мне гоготом, обнаженными зубами, боже ты мой, какие тут у них всех ужасные черные, желтые, в трещинах, зубы, это, наверное, от воды, она у них препаршивейшая, надо бы попросить техническую службу привезти еще несколько цистерн для нужд посольства, не то…
— Дрозофила, — мягко сказал Лоринков, — просто дрозофила. И в Америке такие бывают.
Встал, и, в общем молчании подойдя к послу, поймал мошку в ладони. Потом подошел к окну и выпустил насекомое на улицу. Затем журналист прошел на свое место и сел.
— Спасибо, — растерянно сказала Смит, — о, спасибо.
— Единственный человек, с которым можно иметь дело в этой стране, — Воронин!
Швейцарский представитель Парламентской Ассамблеи Евросоюза Франк Гусман сердито захлопнул папку. Делегация, во главе которой он пытался разобраться, кто нарушает права человека в Молдавии: тупая власть или упертая оппозиция, находилась в Кишиневе третий день. За это время Гусман ничего не понял, за исключением лишь того, что молдаванин — самое популярное блюдо на столе у другого молдаванина.
— Это народ каннибалов! — орал Франк своему коллеге в гостиничном номере. — Друг друга жрут! Дядя из партии христиан ненавидит племянника из партии либералов, а тот готов удавить сына, за то, что тот вступил в комсомол!
Сейчас Гусман сидел в парламентском кабинете, отдыхая после беседы с лидером оппозиции Рошкой, главой умеренной оппозиции Брагишем, и предводителем фракции коммунистов, по сути, тенью Воронина, — Степанюком. Цивилизованной беседы не получилось. Рошка назвал Брагиша «использованным презервативом», тот сказал что-то невнятно-оскорбительное о Рошке, а Степанюк крепко покрыл матом обоих, вызвав дружный взрыв негодования оппозиционеров. Гусман сидел тихонько, боясь ненароком получить по голове от этих молодых и горячих варваров, только приступивших к строительству демократического государства. В промежутках между громкой бранью, когда спорящие, мерно сопя, отдувались, и промокали взмокшие лбы платками, в кабинете мерно тикали часы «Ролекс» швейцарского гостя…
— Только Воронин! Больше не с кем разговаривать, — повторил Франк.
— Отнюдь, — возразил Лоринков, — отнюдь. Боюсь, с Ворониным тоже не о чем разговаривать.
— Но что-то же с этой страной надо делать! — в отчаянии возопил Гусман.
— А есть страна? — парировал Лоринков. — Вот уж нет. Государства Молдавия не существует. Вы посетили государство-фикцию. Есть местность Молдавия. Земля Молдавия. Плоть Молдавия. Кровь Молдавия. Запах Молдавия. Цвет Молдавия. Ощущение Молдавия. До таких бюрократических тонкостей, как управленческий аппарат, осознание государственности, управление территорией мы, молдаване, не снисходим. Зачем вы приехали? Погостите, да уезжайте. Вы посетили землю призраков, только вместо привидений здесь эмоции и страсти. Полюбуетесь, и уедете.
— Но ведь у вас такая маленькая страна, — в отчаянии простонал Гусман, — вам надо беречь ее, и вас, жителей ее, и так мало, а вы еще отчаянно ссоритесь…
— Нас мало? — искренне удивился Лоринков, и встал.
Подойдя к окну, он отдернул штору, и знаком пригласил Гусмана подойти. Тот подчинился.
— Видишь, — толпа? — глухо спросил журналист.
— Да.
— Эта толпа — митингующие. Терпеть их не могу, честно тебе говорю. Но все равно они — как мой палец. Или нога. Часть меня. Я ими недоволен, но принимаю их. В чем-то они — я. И я дли них — то же самое, что и они для меня. Нас мало, говоришь? Оставайся в Молдавии!
Лоринков широко и печально улыбнулся. Что-то в пронзительно зеленых глазах собеседника показалось Гусману таким зловеще знакомым, что он понял: никогда в Молдавии оставаться нельзя. Журналист почуял перемену в настроении Франки и кивнул:
— Боишься. Правильно. Эта земля — ловушка. Липкая лента. Только приедь сюда, только останься. Ты пропал. Запомни: каждый, кто приехал в Молдавию, и пожил здесь, потерял прошлое, потерял память, потерял все. Он стал жителем этой призрачной местности, стал молдаванином, не в национальном плане, о, нет! Скорей, в географическом. Поживи здесь. Тебе нигде потом не будет хорошо. Но, что страшно, тебе и здесь хорошо не будет. Но ты захочешь плохого в Молдавии, а не плохого где-то еще. Понимаешь? Не понимаешь. И не поймешь. Но — чувствуешь. Поэтому я за тебя, морда твоя швейцарская, спокоен.
Лоринков вновь указал на толпу. Гусман посмотрел вниз, и повернулся к столу. Перевел дыхание.
— Кого поддерживать будете? — деловито спросил Лоринков.