Каждый день в Академии Адамсона для парней — это тяжёлая работа для меня. Другие студенты быстро поняли, что я не заинтересована в том, чтобы заводить друзей, поэтому они решили просто игнорировать меня. Я сижу в углу на каждом занятии и почти не обращаю внимания, мечтая о тёплой погоде, пляжах и солнечном свете, безумно скучая по Коди и Монике.
Я постоянно переписываюсь с ними, сообщая о каждом скучном факте моих несчастных дней, но они почти не отвечают. Максимум, что я получаю, это «Прости, детка» от Моники или «Скучаю по тебе, когда ты возвращаешься?» от Коди. Я начинаю чувствовать себя здесь покинутой, особенно после того, как увидела все великолепные пляжные фотографии, которые они публикуют в Instagram и Snapchat.
— Ты хотя бы планируешь извиниться за то, что сбросил мою папку в пруд? — спрашивает Черч, когда я выхожу с урока математики и нахожу его стоящим у ряда шкафчиков на противоположной стороне коридора. Он смотрит на меня так, словно хочет ударить. — Это было неделю назад. Я всё ждал, скажешь ли ты что-нибудь, хоть что-нибудь.
Я прижимаю свои книги к груди и вызывающе смотрю на него.
— Это был несчастный случай, — отвечаю я, стараясь, чтобы мой голос звучал нейтрально. Я говорю, как девчонка? Удивляюсь, когда Черч изучает меня своими великолепными янтарными глазами. У него волосы такого же цвета, вы могли бы назвать их медовыми, и у него такое лицо, которое выглядит так, словно большую часть времени улыбается. Его хмурый взгляд кажется… отстранённым, но каким-то образом более реальным.
— В этой папке было почти тысяча студенческих опросов, которые я кропотливо раздавал и собирал. Теперь они все намокли, и я ни черта не могу прочесть. Ты просто испоганил то, что я делал несколько месяцев летом.
— Может быть, стоило провести опрос онлайн, — выдавливаю я из себя, изо всех сил стараясь оставаться стоять на месте, когда он вот так смотрит на меня. Я чувствую себя неуютно под этим расчётливым взглядом, как будто в любой момент он может присмотреться чуть внимательнее и увидеть меня насквозь. — Как мог бы поступить любой нормальный человек, родившийся вне каменного века.
— Серьёзно? — спрашивает Черч, делая ещё один шаг ближе и ударяя ладонью по стене рядом с моей головой. Он выглядит так, словно находится примерно в десяти секундах от того, чтобы надрать мне задницу. — Весь проект был основан на том, могут ли студенты голосовать по-разному, учитывая возможность бумажного голосования или онлайн-голосования. А теперь половина этих исследований утрачена.
— Да, что ж, извини. Что ты хочешь, чтобы я с этим сделал? — я понимаю, что веду себя как дура. Нет, нет, я определённо веду себя как дура. Но я просто… чертовски нервничаю. Я хочу убежать. Черч стоит слишком близко, и от него пахнет кедром и лотосом, может быть, немного амброй и базиликом. Определённо, какой-то дорогой одеколон. Святое дерьмо, от него вкусно пахнет.
— Ты поможешь мне переделать опрос. Я уже поговорил с твоим отцом, и он согласился. Каждый день после школы, пока не закончим.
— Чёрта с два, — выпаливаю я, пытаясь нырнуть под его руку.
Черч отпускает меня, но далеко я не ухожу. Нет, близнецы появляются из чёртова ниоткуда, переплетая свои руки с моими и не давая мне пройти дальше по коридору. Звёздный футболист школы — какой-то придурок по имени Юджин Мазерс — прогуливается мимо, ухмыляясь. Вот кем был вчерашний парень с зубной щёткой. Я обнаружила, что у него здесь довольно много поклонников. Папа ведёт себя так, будто влюблён в него. Фу.
— Куда, чёрт возьми, ты, по-твоему, направляешься? — спрашивают они, когда я прищуриваюсь, бросая взгляд по сторонам в поисках пути к отступлению.
— Ты думаешь, что можешь быть грубым со всеми, потому что ты сын директора? — спрашивает Мика — опять же, понятия не имею, действительно ли это Мика, но просто проще присвоить имя каждому близнецу.
— Ты был груб со всеми с самого первого дня, — добавляет Тобиас, когда их жуткий, мрачный друг-эмо появляется в коридоре.
Рейнджер.
Блин.
Он подходит к близнецам, его тёмные волосы падают ему на лицо, они подстрижены, как у рок-звезды. В них есть цветная полоска, этот королевский синий цвет придаёт ему очень авангардный вид. Добавьте сюда подводку для глаз и тёмно-сапфировый цвет его глаз, и этот парень выглядит немного устрашающе.
— Ты не будешь наёбывать моего друга, придурок, — говорит он, слегка подталкивая меня. Близнецы отпускают меня, только для того, чтобы увидеть, как я спотыкаюсь.
Мои глаза расширяются, и я сдерживаю поток оскорблений, которые мне хотелось бы выплеснуть в ответ на этого придурка. Как только я по-настоящему начну, этот акцент девушки из Долины проявится, и игра будет окончена.
«Лузерский эмо-вампирский придурок», — думаю я вместо этого, разворачиваясь на пятках и маршируя в противоположном направлении.
— Мика, Тобиас, — произносит Рейнджер, и близнецы внезапно оказываются рядом, снова хватая меня за руки. Они оттаскивают меня назад и вдавливают в шкафчик, прижимая меня. Они так близко, их руки угрожают задеть ремни на моей груди. Рейнджер подходит прямо ко мне, когда Черч прислоняется к шкафчикам на противоположной стороне коридора. — Ладно, придурок. До сих пор мы были добры к тебе, но с меня хватит. Ты был груб со всеми парнями в этой школе. У тебя есть проблема, о которой ты хочешь поговорить?
— Ты прижал меня к шкафчику, чтобы поговорить? — выплёвываю я с лёгким рычанием в голосе. Я знаю, что просто создаю себе ещё больше проблем, но, честно говоря, не знаю, что ещё делать. Меня загнали в угол, а когда меня загоняют в угол, я реагирую. — Сильно сомневаюсь в этом. Почему бы тебе просто не ударить меня, и мы будем квиты?
Близнецы обмениваются взглядами поверх моей головы, а Рейнджер оглядывается на Черча.
— Он серьёзно? — спрашивает парень, снова поворачиваясь ко мне, и его сапфировые глаза темнеют от гнева. — Ты поможешь Черчу закончить этот проект, или я сам надеру тебе задницу.
— Тогда забудь об этом, потому что я этого не сделаю. — Как я могла? Скрывать свою личность во время занятий итак достаточно сложно, но тратить часы на работу один на один с Черчем и его приятелями? Этого не произойдёт. — Я всё равно скоро возвращаюсь в Калифорнию. — Эти последние слова вырываются у меня в спешке, и я ненавижу, как жалко и плаксиво они звучат, как будто я хватаюсь за соломинку.
— Ну и, слава богу за это, чёрт возьми, — выдавливает Рейнджер, хватая меня за галстук. — Ты заносчивый, невыносимый засранец. Неудивительно, что ты вырос в Калифорнии. — У придурка, держащего мой галстук, слишком красивые глаза для такого злобного лица. Тогда я решаю, что он мой самый нелюбимый человек в этой школе.
Я ненавижу его.
— Может, покажем ему, где уборная? — спрашивают близнецы в унисон, и Рейнджер кивает, отступая назад и отпуская меня, чтобы Мика и Тобиас могли потащить меня по коридору к туалетам. Я сражаюсь с ними изо всех сил, но, блядь, они чертовски сильны.
Мика пинком распахивает дверь, и два рыжеволосых придурка втаскивают меня внутрь, заталкивая в широкую кабинку в конце комнаты.
Тобиас открывает крышку унитаза, и двое парней ставят меня на колени. Я чувствую, что мои руки вот-вот вырвутся из суставов. Чем сильнее я борюсь, тем крепче они, кажется, держат.
— Нам нравятся бои ММА, (прим. — смешанные боевые искусства) — говорит один из близнецов, когда я издаю ворчащий звук, мышцы на моих руках кричат от напряжения. — Удачи тебе вырваться из нашей хватки.
— Я не боюсь грёбаного вихря, (прим. вихрь — выражение для макания головы в унитаз) — огрызаюсь я, тяжело дыша. — Вы уверены, что вы выпускники? Потому что это какое-то серьёзное дерьмо из средней школы.
— Может быть. Но никому не нравится, когда на лицо брызжет вода из туалета, — произносит Мика, когда Рейнджер заходит в кабинку и встаёт рядом с унитазом. Он свирепо смотрит на меня сверху вниз.
— Последний шанс, Чак Карсон, — огрызается Рейнджер, хватая мои светлые волосы в кулак. Я стискиваю зубы, но не собираюсь умолять. И я не собираюсь помогать с этим дурацким проектом. Я не хотела ронять папку в воду, и я не собираюсь рисковать своим секретом, чтобы помочь её восстановить. Хотя разве ты не чувствуешь себя каким-то придурком?
— Окуни его, — мурлычет Тобиас.
— Окуни его, — подтверждает Мика.
Рейнджер пинает сиденье унитаза, а затем утыкает в него моё лицо. Вода чертовски холодная, и, хотя я задерживаю дыхание, часть её попадает мне в нос. На вкус она как чертовы химикаты. Близнецы всё ещё держат меня за руки, не давая слишком сильно вырываться, пока Рейнджер спускает воду в туалете, и я хватаю ртом воздух. Это длится всего несколько секунд, но когда они швыряют меня задницей на пол уборной, я промокаю насквозь и кашляю, прижимая руку к горлу, в то время как трое парней бесстрастно наблюдают за мной сверху.
Черч тоже стоит в уборной, прислонившись к одной из раковин и засунув руки в карманы своих тёмно-синих слаксов. Он выглядит разочарованным. Но и разозлённым.
— Всё, что вам нужно было сделать, это помочь исправить ошибку, которую вы совершили, мистер Карсон. Мы не просили многого.
— Иди нахер. — Я поднимаюсь на ноги и иду, проталкиваясь мимо них. Черч встаёт перед дверью и преграждает мне путь к отступлению.
— Ты можешь либо подчиниться и исправить своё отношение, либо мы можем исправить его за тебя. — Я свирепо смотрю на него, туалетная вода стекает по моему лицу и подбородку. Черч подходит ко мне и убирает прядь мокрых волос с моего лба, ухмыляясь мне. Это первый раз, когда я вижу его таким… злым. — Ты же не хочешь связываться со студенческим советом.
— В самом деле? Потому что там, откуда я родом, мы бьём морды подросткам из студенческого совета. — Я протискиваюсь мимо него и направляюсь в коридор, возвращаюсь в общежитие и принимаю чертовски горячий душ.
Студенческий совет.
О, пожалуйста.
Я не собираюсь позволять кучке чокнутых неудачников запугивать меня.
Я принимаю душ, переодеваюсь в толстовку с капюшоном и спортивные штаны и снова отправляюсь на пробежку. На этот раз я точно знаю, куда иду, и в конечном итоге оказываюсь в женском общежитии. На этот раз у меня с собой телефон и нож, который я прихватила из кафетерия — на всякий случай. Мне показалось, что я видела какое-то движение, когда была здесь раньше, но, оглядываясь назад, понимаю, что это могло быть просто животное.
На краю заросшего сорняками двора есть скамейка, на которую я сажусь, прислоняясь спиной к дереву и доставая из кармана телефон. Мой желудок наполняется бабочками, когда я вижу новое сообщение от Коди. Но потом я открываю его и нахожу селфи, на котором они с Моникой на прогулке, одетые в майки и шорты, большие солнцезащитные очки и с солнцезащитным кремом. Взглянув вверх, я замечаю маленькие кристаллические фигурки снежинок, падающие с тёмно-фиолетового неба.
Они наслаждаются прибоем, песком и морем. Я получаю снег, холодный ветер и вихрь в мужском туалете.
Просматривая фильтры, я выбираю тот, на котором выгляжу румяной и свежей, и делаю собственное селфи. Легче притвориться, что ты хорошо проводишь время, чем признать, что всё в твоей жизни пошло прахом.
По крайней мере, для меня это так. Это всего лишь временно. Только временно.
Я выдыхаю, некоторое время просматриваю социальные сети, но всё, что от этого происходит — это я чувствую себя ещё более одинокой, ещё более подавленной. Как будто жизнь без меня течёт с огромной скоростью. Меня не было всего месяц, но мне кажется, что прошли годы. Я скучаю по своим друзьям, своему парню, пляжу. Просто… всему.
Снег начинает падать большими жирными хлопьями, и я встаю, стряхивая какой-то мусор с задней части своих спортивных штанов. В дерево вделана золотая мемориальная доска с надписью: «Мемориальная скамья Дж. Вудраффа. Тебя так любят». Там даже есть дата, датированная примерно десятилетней давностью. Мои брови поднимаются, и я задаюсь вопросом, не умер ли учитель или кто-то из выпускников, или что-то в этом роде.
Что угодно.
Я возвращаюсь к зданию, забираюсь в окно и осматриваюсь, используя телефон в качестве фонарика. Внизу никого нет, только куча запертых дверей, которые возбуждают моё любопытство. Если зона отдыха устроена так, как она есть, как будто она застряла во времени, то что же находится внутри всех этих других комнат?
Это, конечно, моё новое место для тусовок. То есть до тех пор, пока я не обнаружу здесь никаких извращенцев. Мы находимся на территории школы, а академия находится довольно далеко, но это не значит, что сюда не приходят другие ученики.
Наконец я набираюсь достаточно смелости, чтобы начать исследовать верхние этажи. Это не занимает много времени. Здание пятиэтажное, но все комнаты в общежитии заперты. Ванные комнаты открыты, и меня бросает в дрожь, когда я вхожу и обнаруживаю мраморный дворец, почти идентичный тому, что находится в общежитии для мальчиков. На стене даже висят мыла и шампуни, покрытые пылью. Похоже на долбаный фильм о зомби или что-то в этом роде.
Я убегаю оттуда со всех ног и возвращаюсь на первый этаж, снимаю чехол с одного из диванов и устраиваюсь на подушках. Здесь тихо, и, по крайней мере, я чувствую, что у меня есть своё личное пространство. Если я буду чувствовать себя такой одинокой, я бы предпочла, чтобы меня не окружали люди.
Это слишком больно.
Я просыпаюсь от леденящего холода, свернувшись калачиком на диване в женском общежитии. Мой телефон разрядился, и я понятия не имею, который час, но, когда поднимаюсь на ноги и смотрю в заколоченное окно, то вижу, что снаружи кромешная тьма.
Выбравшись обратно на улицу, стряхиваю с себя усталость и направляюсь к общежитию для мальчиков. Я должна признать, что беговая дорожка и лес по обе стороны от неё посреди ночи выглядят чертовски жутко, нежели несколько часов назад. Я проклинаю себя за то, что заснула, и тащусь по тропинке, чувствуя себя несчастной и разбитой из-за того, что спала, свернувшись калачиком.
Когда я, наконец, возвращаюсь в общежитие, то обнаруживаю, что входные двери заперты.
— Нет! Вы, чёрт возьми, издеваетесь надо мной! — я чертыхаюсь, дёргаю за ручки и тут замечаю надпись, приклеенную скотчем к внешней стороне стекла.
«Двери запираются ровно в десять часов вечера. Учащиеся, которые в это время окажутся за пределами общежития, должны направиться в кабинет директора. Двери общежития вновь открываются в шестьутра».
Отлично.
Просто великолепно.
Я поворачиваюсь и прижимаюсь спиной к стеклу, размышляя о преимуществах того, чтобы тащиться всю дорогу до папиного дома, а потом объясняться, по сравнению с попытками дождаться восхода солнца. Но мой телефон разрядился, и я понятия не имею, сколько часов мне придётся ждать. Здесь чертовски холодно, и, честно говоря, довольно жутко.
Лес раскачивается и танцует на ветру, который проносится мимо меня, как призрак. Я дрожу и обхватываю себя руками, вглядываясь в темноту в поисках каких-либо признаков движения. Я говорю себе, что у меня паранойя, но потом я вижу дым, поднимающийся над деревьями, и мой интерес разгорается еще больше.
— Какого чёрта…
Какое-то время я просто сижу и наблюдаю за ним, но потом любопытство берёт надо мной верх, и, в конце концов, я отталкиваюсь от стеклянных дверей и направляюсь к деревьям. Я не сыщик, но здесь достаточно легко оставаться незамеченной. Здесь так чертовски темно, совсем не так как дома. Даже ночью там горят уличные фонари и машины, работают рестораны, клубы, бары. Всё освещено и живо. А это место такое… мёртвое.
Пробираясь между деревьями, я начинаю замечать оранжевое мерцание костра, останавливаясь за толстым стволом, чтобы подсмотреть за небольшой группой, окружившей его. Там трое парней пересчитывают наличные на перевернутом деревянном ящике.
— Это чертовски глупо, Спенсер, — говорит один из парней, вставая с колен и отряхивая штанины спереди. Это снова тот парень, Юджин. — Нам не хватает больше сотни баксов. Это не входит в мою долю.
— Господи, Юджин, отвали, — отвечает первый парень — кажется, его зовут Спенсер — обматывая часть денег резинкой и швыряя их своему другу. — Не будь такой жалкой маленькой сучкой. Я смирюсь с потерей. Если мы начнём обвинять наших клиентов в том, что они нас обсчитывают, то у нас ничего не останется.
— Как скажешь, — усмехается Юджин, убирая деньги. Третий чувак вообще ничего не говорит, просто курит сигарету на краю костра. Они все одеты в форму третьекурсников, но я не узнаю никого, кроме Юджина. Не то, чтобы я этого хотела. Я не проводила много времени ни с кем из других студентов. То есть, если не считать придурков сегодняшнего дня.
Я отступаю и поворачиваюсь, чтобы уйти, но из-за того, что моё ночное зрение ухудшается из-за света костра, я успеваю пройти всего несколько футов, прежде чем споткнуться о бревно и застонать.
Болтовня у костра затихает.
— Что, чёрт возьми, это было? — спрашивает один из парней, когда я вскакиваю на ноги с бешено бьющимся сердцем и так быстро, как только могу, несусь через лес. Моё дыхание прерывистое, лицо щиплет от ударов веток. Я как раз собираюсь благополучно выбраться на беговую дорожку, когда чья-то рука хватает меня сзади и разворачивает, впечатывая спиной в ствол дерева.
Я стону, когда боль распространяется по моему позвоночнику, а затем ворчу, когда мой преследователь прижимает предплечье к моему горлу.
— Кто ты, чёрт возьми, такой, и какого хрена ты делаешь, подкрадываясь к нам? — я протягиваю руку и обхватываю пальцами руку парня, но у него твёрдые, как камень, мышцы. Я едва могу разглядеть его в темноте. Он давит так сильно, что я чувствую, как у меня начинает кружиться голова. Я определённо не могу говорить, чтобы спасти свою жизнь.
Как будто почувствовав это, он слегка ослабляет давление, и я ловлю себя на том, что задыхаюсь.
Бирюзовые глаза сверкают на меня из темноты.
— Меня… не пустили в общежитие, — шепчу я хриплым и напряженным голосом. Мой нападавший — я думаю, это парень Спенсер — отпускает меня, и я падаю, кашляя и держась за горло.
— Ух ты, ты, должно быть, новенький, или тупой, или и то, и другое вместе. Сзади есть аварийный пожарный выход, который всегда открыт. — Я поднимаю глаза, чтобы посмотреть на него, когда он слегка склоняет голову набок и изучает меня. — Первый, кто выходит, кладет туда кирпич, чтобы он оставался открытым. Это как неписаное правило.
Я встаю, потирая горло и настороженно глядя на этого придурка.
— Если оно неписаное, то откуда, чёрт возьми, я должен был об этом знать? — огрызаюсь я, задаваясь вопросом, храбрая я или глупая, что бросаю вызов какому-то таинственному подонку с крепкими, как скала, мускулами, который нападает на людей в темноте, как чёртов ниндзя.
— Что ты видел здесь сегодня вечером? — спрашивает он меня, и в его голосе звучит такая холодная, тихая угроза, что у меня мурашки бегут по коже. Он явно ищет очень конкретный ответ.
— Если ты оставишь меня в покое и пообещаешь больше не нападать на меня, тогда ничего. — Я прижимаю руку к горлу и отступаю назад, слегка приседая, когда парень снова приближается ко мне. Нож у меня в мини-рюкзачке, перекинутом через плечо. Я не боюсь им воспользоваться.
— Ты новенький, да? Чак Карсон, сын директора. — Парень ухмыляется. Я едва могу разглядеть его лицо, но я могла бы распознать дерзкое выражение лица за много миль отсюда. Его сопровождает такая аура высокомерия, которая выходит за пределы видимости. — У тебя не так уж много друзей в Адамсон, не так ли?
— Спасибо за подсказку насчёт кирпича. И да, я уверен, что на моей шее останутся синяки, но всё в порядке. Спокойной ночи. — Я направляюсь к общежитию, и парень отпускает меня.
— Спасибо, что заглянул, Чак, — говорит он с лёгкой насмешкой.
И я не могу решить, должна ли испытывать облегчение от того, что он так легко отпустил меня… или беспокоиться из-за того, что он считает себя настолько крутой задницей, что я определённо буду держать рот на замке.
Хм-м.
В любом случае, это нехорошо. Совсем не хорошо.