Выхожу на темное, усыпанное скрипучим белым снегом крыльцо школы, вдыхая морозный воздух. И вдруг, как черт из табакерки — у подножия лестницы стоит Зимин! Дожидается меня в обычной своей легкой курточке. Стоит, засунув руки без перчаток в карманы широких спортивных штанин, с какими-то китайскими иероглифами на правой. На голове — моя шапка.
Поравнявшись с ним, выдыхаю.
— Привет! — по лицу парня расплывается широченная улыбка. Как будто бы он очень рад меня видеть.
Я же беспокойно оглядываюсь по сторонам. Болезненно морщусь от того, что он по-прежнему не на «вы» со мной и без должной дистанции.
— Здравствуй, Данил, — отвечаю строго. Останавливаюсь где-то неподалеку, но он делает шаг ко мне. Инстинктивно отступаю. Это его, похоже, веселит.
— Никто не увидит! Не волнуйся, — говорит, как будто у нас тут с ним тайное свидание, — все училки давно разошлись, даже Тоська.
— Какая ещё Тоська?! — хмурюсь, притаптывая на месте от холода. Интересно, как же долго он мёрз тут в одиночестве, пока караулил меня?
— Таисия, ясно же, — улыбается, — директор этой богадельни.
— Ну, зачем ты так? Богадельня, — теряюсь, мучительно думая о том, что воспитывать его не имеет смысла. Мы всматриваемся друг в друга какое-то время, стоя напротив.
— Кстати! Передай ребятам, что шапки скоро будут. Татьяна Ивановна уже заказала.
— Да им пофиг, — отвечает он. Если честно, «пофиг» это смягченный вариант, в оригинале слово Зимина было матерным.
— А почему ты так некрасиво разговариваешь? — интересуюсь.
— Научи красиво — буду красиво! — тут же следует ответ.
— Вижу, за словом ты в карман не лезешь, — ежусь в своем толстом пуховике от порывов ледяного ветра, Данил же стоит, не меняя позы и не двигаясь. Словно ему все нипочём. Такой закалённый?
— Холодно у вас там, в детдоме, наверное?! — не могу не спросить.
— Нормально. Хочешь, экскурсию проведу? — снова улыбается.
Я невольно опять засматриваюсь на него. Наверное, интересный парень. Ребёнком уже как-то язык назвать не поворачивается. Пообщаться бы с ним, да не так, стоя на морозе, впопыхах — а в классе на уроке, например. Он неглупый, я уверена. Но адекватность Зимина, конечно, вызывает некоторые сомнения. С ним лучше постоянно быть начеку.
— Данил, а что ты здесь делаешь вообще? — спрашиваю, — у вас ведь ужин скоро. В семь?
— Просто соскучился.
— И не стыдно тебе? — я пытаюсь обогнуть его, и решительно иду к воротам. Он — за мной.
— Зимин, ну-ка быстро в блок! — по-учительски приказываю, но получается комично. Мы оба улыбаемся, приостанавливаясь.
— Ну что такое, Даня?! У тебя ж ЕГЭ через пару месяцев. Готовишься?
— Сама-то как думаешь?
Иду дальше, не выдавая своих эмоций.
— Правильно думаешь, — он и не собирается отставать, приноравливаясь к моему шагу, — я, вообще, знаешь, поступать никуда не хочу.
— Это как? В маляры или дворники пойдешь?
— Не угадала, — его улыбка хищная и обаятельная, но говорит он со мной очень доверительно, — я свою жизнь хочу связать с музыкой. И с тобой!
Дыхание перехватывает. От возмущения, конечно же. Я даже не собираюсь отвечать. Мы оба молча выходим с детдомовской территории. Направляясь к остановке, я все же не выдерживаю и бросаю ему через плечо:
— До свидания, Зимин!
— Стой, — он вдруг резко обгоняет меня, преградив собой путь. Торможу, отпрыгивая, и чуть не налетев на него.
— Это потому что я детдомовский, да?! Вообще меня не рассматриваешь?!
Он произносит это так серьезно, с болью и обидой в голосе, что мое напряжение отступает.
— Что-что?! — смеюсь, — ну, хватит чепухи, Зимин. Не рассматриваю! Но не потому, что детдомовский, а потому что ты ребенок, ясно? И не только для меня. Вообще. В принципе. Хочется тебе того или нет, но ты просто ребенок!
Крутнувшись на каблуках на сто восемьдесят градусов, почти бегу к подъезжающему к остановке автобусу.
— Ты очень сильно ошибаешься, Тошечка! — кричит Зимин мне вслед.