Толя одно лишь мгновение был в растерянности, потом сказал хладнокровно:
— Видите ли, мы с Ирой довольно часто играем в нашу любимую игру — придумываем имена разным животным. Недавно по улице бежала очень короткая собака, и мы назвали ее Кубик!
Ирина мама ничего больше не спрашивала.
Поздним вечером, когда ублаженный Хомка крепко спал в Иры-мамином кресле, на Иры-маминой шали, свернувшись в рыжий клубок по-кошачьи, мама долго смотрела на него, а потом сказала:
— Ты знаешь, Ирочка, у него должно быть свое постоянное место. Я даже знаю где. Вот здесь! А этажерку можно вообще ликвидировать..
Ира очень грустно взглянула на свою маму.
— Ты что, Ирочка? Тебе не нравится это место? По-моему, здесь ему будет хорошо.
— Еще неизвестно, где он будет жить, — мы ведь купили его пополам!
— Как это — «купили»?! — Ирина мама от удивления даже села.
— Как все — за деньги. Мне не хватало денег на целого хомячка, и тогда мы с Толей решили купить его пополам. А теперь он говорит, что постепенно вернет мне мою половину и заберет Хомку целиком!
— Ерунда какая-то… а что означали эти поздравления?
Ира фыркнула сперва, а потом, довольно точно подражая голосу своей мамы, крикнула:
— Никаких хомячков!
…Толя сделался хозяином целого хомяка скорее, чем этого ждали. И пришел за ним теперь уже не с кухонным полотенцем — он принес клетку, похожую на дворец. Клетку ребята делали сами, а они-то хорошо знают, что такое хомяки из отряда грызунов. Клетка была сделана из металлических прутьев.
Толя вошел и поставил Хомкин дом у порога. Жестом, непостижимо ловким и быстрым, он просунул ладони под мышки зверьку, поднял, насладился его гневом, нежно прижал к себе и только потом впустил в клетку. Конечно, проверил дверцы, сказал «до свидания» и ушел.
Ире с мамой остались на память следы от Хомкиных зубов.
Этот симпатяга за короткое время успел обгрызть три ноги дубовому столу. Почти все углы у радиоприемника. И совершенно изуродовал одну лайковую перчатку Ириной мамы, но это все равно что две, потому что выкидывать надо пару!
Хомке простили все, и когда он был забран, то неизвестно даже, кто больше скучал. Потому что Ира теперь все время пропадала у Толи, а мама сидела дома совсем одна — и без Хомочки и без дочери.
Будь Ира похитрей, в эти дни она могла бы принести хоть сто ежей; она могла бы преспокойно привести домой живую козу, и мама ничего бы ей не сказала ни про хлев, ни про зоопарк!
Прошло много-много скучных дней — и вдруг… Ирина мама пришла домой не одна!!!
На груди у нее, в том месте, где всегда высовывался шарфик, из-под пальто торчала кошачья голова.
Рыже-беломордый котенок, очень хилый и чумазый, был поставлен на стол.
Ира прыгала от радости, а котенок смотрел на нее медленным тяжелым взглядом.
Он стоял, прижав головку к одному плечу. Лапки у него были тонкие, белые. А живота и в помине не было. Вместо живота — высокий свод.
Неизвестно, сколько времени он простоял бы так, но перед ним появилось блюдце с молоком, и тут котенок проявил себя! Он до того самоотверженно лакал, что вымок от подбородка до белых лап.
Блюдце убрали, и будущий кот начал облизываться. А в его вытаращенных глазах было столько глупейшего удивления, словно несчастный сомневался, он ли это ел.
Ирину маму все приводило в восторг, а когда котенок начал икать, отчего содрогался весь, ей захотелось его погладить.
Иканье и самого котенка удивило до крайности. Он смотрел невидящим взглядом. Он просто был потрясен тем, что с ним происходит, и, как говорится, весь ушел в себя. Когда он наконец выпрямился во весь рост, облепленный мокрой шерстью, Ирина мама не выдержала и засмеялась:
— Боже, что за вид!
— Он простудится, — сказала Ира.
— От теплого молока?
— Посмотри, как он обляпался, видишь — дрожит?
Ирина мама схватила чистое махровое полотенце и принялась котенка сушить. Она так усердно его вытирала, что он вопил и царапался. В конце концов, укутанный и сытый, уснул.
Естественно, котенок сразу стал считаться маминым. И не только потому, что она то и дело спрашивала: «Где мой котик?» Просто Ире теперь не влетало, что бы котик ни делал и где бы ни наделал!
А уже через неделю уличного подкидыша невозможно было узнать.
Ирина мама так взялась за его питание, что однажды соседка, Мария Ивановна, не выдержала и спросила:
— Я не понимаю вас, зачем вы ему так распихиваете желудок?
— А мне кажется — только-только… Он же растет!
— Две котлеты зараз? Взрослый мужчина наедается двумя котлетами, а вы такой фитюльке. .
Ирина мама немного подумала и возразила на это так:
— Но они ведь сырые.
Кот рос. Слишком много ел, и вид у него был всегда немного утомленный. А Ирина мама говорила:
— Необыкновенно задумчивый котенок!
— Меланхолик! — не скрывая уже раздражения, говорила Мария Ивановна. — Обжирается, оттого и меланхолик.
Ира постепенно теряла к котенку интерес. Единственно, что стоило наблюдать, — это как он лакает. Казалось, молоко само поднимается с блюдечка и плотной струйкой лезет в пасть. Ира даже ложилась на пол, чтобы лучше разглядеть, как это получается. В конце концов она поняла, в чем дело. Дело в скорости, с какой котенок работал языком. Бедное молоко просто не успевало опадать.
Ну, а когда он перешел на мясо, — смотреть стало нечего, даже противно было, до того он жадно ел. После еды лениво умывался. Потом или сразу шел спать, или залезал на подоконник и безнадежным взглядом смотрел в окно. Если Ира пыталась его растормошить, котенок отвечал слабым взмахом лапки, как бы говоря: «Ах, оставьте!»
Оживлялся он только с приходом Ириной мамы. Он бежал ей навстречу, полуоткрыв похожую на морскую раковину пасть, и сквозь прозрачные зубки выпускал такой нежный скрип, от которого Ирина мама окончательно приходила в умиление и уверяла всех-всех, что ее котик — необыкновенное животное. Сам он тоже старался доказать это и день ото дня обрастал и обрастал очень породистой шерстью. Когда он пересекал комнату шагом размеренным и плавным, хвост, поднятый высоко, реял над ним, делая кота похожим на какую-то важную птицу.
Толя, забегавший к Ире по своим хомячьим делам, присматривался к котенку, присматривался, а потом прямо сказал:
— Очень вялый экземпляр.