- Через два дня.
- Задаток нужен.
- Обязательно?
- Так полагается.
- Я с собой не взял, - Юсиф смутился, - могу паспорт оставить.
- Ну что с вами поделаешь? - сказал фотограф. - Земляки все-таки... но чтобы без обмана.
- Послезавтра днем я привезу деньги, - сказал Юсиф. В ту же ночь они уехали из Кисловодска.
На следующий день дядя Джавад привел Юсифа к однорукому человеку в военной форме с майорскими погонами, который жил во дворе почты. Они спустились в подвал, однорукий ловко открыл замок и включил свет. Подвал был сухой с довольно высоким потолком и окном, в котором то и дело мелькали ноги уличных прохожих.
Однорукий выдвинул ящик комода, стоявшего в углу, рядом с кроватью. В ящике лежало два пистолета и маленький револьвер с коротким стволом и вертящимся барабаном.
- Бульдог, - сказал однорукий майор, ткнув пальцем в короткоствольный револьвер. - Как говорила моя мама, дешево и сердито. Патронов маловато, правда.
- Сколько штук? - спросил дядя Джавад.
- Если стрелять метко, то хватит... штук десять.
- Достаточно? - спросил дядя Джавад у Юсифа.
- Да, - Юсиф взял в руки "парабеллум". - А этот сколько стоит?
- Три тысячи - красивая вещь.
Ручка пистолета была отделана перламутром и очень удобно лежала в ладони.
- Деньги вперед или можно завтра? - спросил Юсиф.
- Если завтра, то - пять, - ответил майор.
- Хорошо.
Майор приложил к пистолету две обоймы, завернул все в тряпочку, потом в газету и вручил Юсифу.
- Что-нибудь ещё надо? - спросил дядя Джавад, когда они поднялись по лестнице, оставив майора в подвале.
- Ещё нужны часы.
- Тогда ты иди. У меня с ним ещё дело небольшое. А часы я занесу попозже. Карманные или на руку?
- Ручные. Деньги будут у Вити, - сказал Юсиф на прощанье. - Возьмешь, сколько надо.
Расставшись с дядей во дворе почты, Юсиф вышел на улицу.
Дверь нашей комнаты была заперта - отец ушел на работу, мама - на репетицию, а меня отвели в детский сад, - но Юсиф знал, где лежит ключ.
Он позвонил Сеид-рзе; в приоткрытую дверь было видно, как на общей кухне Балададаш уничтожает огромную гору вареной вермишели прямо из кастрюли.
- Слушаю. Кто это? - спросил Сеид-рза довольно раздраженно.
- Это я, Юсиф.
- Юсиф? Какой Юсиф?
- Сын Самеда.
- А... это ты, сынок, - Сеид-рза явно был удивлен звонком Юсифа. Что-нибудь случилось?
- Да, - сказал Юсиф. - Где я могу с вами поговорить?
- А что такое?
- Я все скажу.
- Ну приезжай сюда.
- Во сколько?
- Часов в шесть. К концу работы.
- Хорошо, - Юсиф повесил трубку и поблагодарил соседку.
Гюля пришла ровно в двенадцать, как ей и было сказано мамой. Вид у неё был очень деловой, через плечо перекинута новая сумка, она постукивала пальцами по тугой коже, давая понять, что торопится.
- Я купил дом, - сказал Юсиф. - В Кисловодске.
Это сообщение оставило Гюлю совершенно равнодушной: так во всяком случае показалось Юсифу.
- Сегодня уезжаем, - продолжал он. - Ты слышишь меня? Поезд в десять вечера. Вагон шестой. Я буду ждать тебя без пятнадцати десять прямо у вагона. На всякий случай уйди из дома пораньше. И ни с кем не прощайся. Потом напишешь им письмо. Никаких вещей с собой не бери. Я все тебе там куплю.
- Откуда у тебя деньги?
- Какая разница?..
И тут с Гюли слетела маска спокойствия; голос сорвался на крик:
- Большая! Ты что, думаешь я брошу семью, родителей и поеду с тобой куда глаза глядят?! Ну что ты на меня так смотришь? Ты понимаешь, что от меня требуешь? Я тебе не из тех, с кем ты фотографировался в Польше! Взяла да уехала, как какая-то... Нечего на меня смотреть. Что хочешь делай, кого хочешь убивай, но я никуда с тобой не поеду!
Юсиф встал, молча обошел её и вышел из комнаты. Через несколько минут Гюля, успокоившись, заперла дверь, спрятала ключ в ящик кухонного стола и пошла к себе домой...
Странную особенность сердца моего сына - оно вдруг начало увеличиваться в объеме - врачи объясняли внезапным снижением эластичности сердечной мышцы. В кардиоцентре на Рублевском шоссе ему регулярно разжижали кровь гепарином, чтобы предотвратить тромбообразование, но давали понять, что мой двадцативосьмилетний, абсолютно здоровый на вид сын обречен. Один из учеников и последователей знаменитого Бураковского, с которым меня свели друзья, не очень уверенно рекомендовал в качестве единственно возможного способа спасения - пересадку сердца. Но в России эти операции многие годы были запрещены; проводились сравнительно недавно и не всегда успешно. А на операцию за границей нужны были огромные деньги; сумма, которую он назвал, ни я, ни кто-либо другой в нашей семье не мог бы заработать в течение всей жизни.