Первая неделя осеннего триместра
Как только Клер увидела, что на Невилс-корт, рядом с коротким лестничным пролетом, ведущим в трапезную, стоит Ходдингтон Хамфриз-Тодд, она поняла, что Эндрю Кент на свидание с ней не явится.
– Здравствуйте, милая Клер! – сказал Ходди, наклонив свое худое и тощее тело, чтобы дружески чмокнуть ее в щечку. – Хорошо выглядите. Как мило, что вы пришли. Но, увы, случились непредвиденные обстоятельства. В общем, у Энди срочное дело. Но он просил передать, что в любое время готов исправиться. А сегодня быть вашим кавалером попросил меня. Если вы, конечно, ничего не имеете против, – закончил он и обаятельно улыбнулся.
– Ну что вы, конечно нет.
Клер и вправду была рада видеть коллегу-историка и искренно надеялась, что он не заметил ее разочарования.
По натуре Ходди был в некотором роде даже щеголь и сейчас выглядел просто шикарно: загорелое лицо, элегантный полотняный костюм, пускай немного не по сезону – всем своим видом он словно хотел сказать, что отказывается верить в то, что лето уже кончилось. Но достаточно было одного взгляда на небо, чтобы убедиться в обратном. Всего за несколько часов прохладная, но ясная осенняя погода куда-то пропала, небо затянуло плотным слоем черных туч, которые угрожающе нависли над городом, накрыв врата Тюдоров и каменные шпили Тринити-колледжа каким-то неестественным мраком, и теперь Клер казалось, что именно так все здесь и выглядело во времена Средневековья.
– Я так понимаю, вы уже получили ни с чем не сравнимое удовольствие от торжественного обеда в трапезной, – сказал Ходди.
– Да.
– И в свете того, что вас ожидают широкие возможности совершать этот ритуал в течение трех триместров, что вы скажете, если сегодня мы с вами наплюем на этот притон и отправимся куда-нибудь, где дают гамбургеры и пиво?
Обеими руками он обхватил себя за плечи, делая вид, что дрожит от холода.
– Куда-нибудь, где уютно пылает камин, – продолжил он тему, – Эти мерзавцы из «Алиталии»[15] потеряли все мои чемоданы, и на мне сейчас единственный приличный костюм, который у меня остался.
– Ну вот, это настоящий бургер, – сказал Ходди, когда официант поставил перед ними две тарелки, на каждой из которых высилась гора из горячего хлеба, больших кусков сочной говядины, кудрявых листьев салата, нарезанных свежих помидоров и аппетитно подрумяненных кусочков жареного картофеля – в Англии, вспомнила Клер, их называют чипсами.
Они сидели друг против друга в мягких, обитых красной кожей креслах с короткой спинкой, изящно переходящей в подлокотники, всего в нескольких футах от выложенного красивым кирпичом и потрескивающего жарко пылающими дровами широкого камина. Балочный, покрытый алебастром потолок над головой отражал пламя, и теплые блики его падали на столик и весело мигали в стеклах окон, выходящих на Грин-стрит.
– В Кембридже теперь не так-то просто добыть настоящий гамбургер, честное слово, – сообщил ей Ходди, осторожно кладя на тарелку гарнир и плотоядно оглядывая свою порцию со всех сторон, – Многие кафе и даже некоторые пабы перешли на вегетарианскую кухню, и там теперь подают стряпню, по вкусу напоминающую пырей с соевыми бобами и коноплей. В пищу такое я бы не стал употреблять, и вам бы не посоветовал, если, конечно, вы не обожаете жевать картон, приправленный травкой с подстриженного газона.
Он наконец умолк и вцепился зубами в еду, закатив от удовольствия глаза.
– Даже в Италии, на родине изысканнейшей в мире кухни, так и не смогли освоить искусство приготовления настоящего бургера.
В дружелюбном и благоговейном молчании они принялись вкушать принесенное, и прошло порядочно времени, пока Клер не отодвинула от себя тарелку. Ходди, похоже, тоже насытился.
– Вы все лето были в Италии? – начала она.
– Кроме трех недель, которые я провел в Микенах и на Крите.
Клер улыбнулась.
– Мне было вас так жалко в вашем тоненьком костюмчике.
– Этот тоненький костюмчик обошелся мне в толстую пачку евро, доложу я вам. Как бы то ни было, мой отпуск в Греции был очень недолгим. Большую часть лета я провел в Риме. Я бы мог пожаловаться, что там было слишком жарко и слишком много машин, и это было бы правда, но я не стану этого говорить, потому что на самом деле это была просто сказка. Сердцем я все еще там, и, надеюсь, вы меня понимаете.
В голосе его да и в лице чувствовалась такая печаль, что Клер подумала, уж не о девушке ли он грустит, которую оставил в Риме.
– Вас не было на торжественном обеде, – сказала Клер.
– Я уже получил головомойку от вице-магистра за свои выверты. Знаю, за дело. Задержался в Италии дольше, чем положено. Но что прикажете делать? Мне там подвернулся такой замечательный шанс, просто грех было упустить, – продолжал Ходди, слегка повеселев, – Оказалось, что у моих друзей есть друзья-киношники, работают в «Чинечитта»[16], ну вот, они там снимали фильм и мне тоже дали небольшую, но очень серьезную роль.
– Вы играли в кино? – спросила пораженная Клер.
Ходди слегка встрепенулся, как бы прихорашиваясь.
– Я думаю, это был переломный момент в итальянском кинематографе.
– А кого вы играли?
– Мне кажется, в титрах рядом с моей фамилией будет написано: «Третий труп, изрешеченный пулями».
Он невозмутимо сунул в рот остатки жареной картошки.
– Режиссер сказал, что у меня гениальные данные изображать мертвецов. Не знаю, был ли это комплимент моему актерскому таланту или моему англосаксонскому духу. Во всяком случае, повеселились мы от души.
Улыбка его вдруг исчезла.
– Однако я пригласил вас сюда не для того, чтобы рассказывать, что я делал во время летних каникул.
– Правда?
– Правда. Дело в том, что ко всякому новому преподавателю у нас обязательно прикрепляется старший, который несет ответственность за то, чтобы у его подопечного не было никаких проблем. С самого начала старшим у вас должен был быть Эндрю, поскольку именно благодаря ему вы оказались здесь у нас. Но на него сейчас навалилось столько дел: он и председатель комиссии, он и староста группы, et cetera, et cetera, et cetera... В общем, в первую неделю триместра ему просто не продохнуть и он попросил, чтобы я его подменил. Вот такие пироги. Ну а теперь выкладывайте, какие у вас проблемы.
– Никаких.
– С жильем все в порядке?
– Да, все просто здорово.
– Знаю, у вас отличная квартирка. Насколько я помню, в ней в свое время жил Чарльз, принц Уэльский, он учился у нас в шестидесятые годы.
– Правда? – Клер чуть не задохнулась от восхищения.
– Да. А до этого лорд Теннисон. Задолго до Чарльза.
– Естественно.
– Компьютер с принтером вам уже поставили?
– Где прачечная, знаете?
– Да.
– С «Кратким путеводителем для новых преподавателей» ознакомились?
– Прочитала от корки до корки. И думаю, слово «краткий» из названия нужно убрать.
– Понял.
Ходди нахмурился и почесал в затылке.
– Выходит, я вам совсем не нужен.
– Это не так.
Ей позарез нужно было получить информацию, которой не найдешь ни в «Кратком», ни в каком другом путеводителе. А именно: с какой целью Эндрю Кент пригласил ее на работу? На что намекала Элизабет Беннет и что обо всем этом думают остальные? Почему Эндрю явно ее избегает? Продолжается ли у него роман с Габриэллой Гризери? Впрочем, все эти вопросы наверняка выходили за рамки компетенции Ходди в качестве ее консультанта и покровителя. Она меланхолично уставилась па огонь, ни на секунду не переставая ощущать на себе его внимательного, испытующего взгляда.
– Значит, сегодня вы познакомились с Дереком Гудменом, – сказал наконец он.
– Откуда вы знаете?
Она покраснела, вспомнив об этой встрече: его обаяние, которому она поддалась против воли, свое неожиданное, почти неприличное бегство...
– Тоби Кэмбл рассказал. А ему рассказала Радна Пэтл, а ей, в свою очередь, Лиз Беннет.
– Вы что, хотите сообщить мне, что каждый мой шаг сразу становится известен и все об этом судачат?
– Кембридж – городок маленький. Тут все про всех все знают и, натурально, судачат. Я сделал одно открытие, которое далось мне не сразу и с большим трудом: научный успех, помимо прочих важных элементов, зависит еще и от умения уживаться с самыми разными людьми, с которыми приходится работать долго, иногда не один десяток лет. А уж если говорить об историческом факультете, то народ у нас очень своеобразный: все сплошь отчаянные неврастеники, эгоисты и сумасшедшие.
– Неужели все такие плохие? – побледнела Клер.
– Я перечислил только положительные черты.
– Потрясающе.
Да-а, в непростую ситуацию она попала, очень даже непростую.
– Мне кажется, в отличие от вас не все так уж хорошо уживаются друг с другом. Доктор Гудмен, похоже, терпеть не может доктора Беннет, и наоборот.
– Ну, для них это нормально. Они чуть не каждую неделю дерутся и снова мирятся.
– Вы хотите сказать, у них роман?
– Нет, у них просто такая дружба.
Он допил остатки своего пива.
– Я тут посмотрел на вас, прикинул, что к чему и, кажется, понял, где собака зарыта. Так что смело задавайте любые вопросы, – он поднял на нее хитрые глаза, – про что угодно и про кого угодно.
– Понятно. Значит, с самого начала вы ждали от меня совсем других вопросов, не о том, где у вас тут находится прачечная, я правильно уловила?
– Правильно.
Клер не хотелось начинать с вопроса, который беспокоил ее больше всего, поэтому она попробовала тонко зайти издалека.
– Когда в июне мы были в Италии, у доктора Кента был роман с некоей Габриэллой...
Она пошевелила пальцами, давая понять, что никак не припомнит фамилию.
– Вы, наверное, имеете в виду Габриэллу Монализу Ариану Гризери, сногсшибательную красавицу и натуральную итальянскую графиню, вдобавок телеведущую?
– Да-да, похоже, это она.
– И что же вы хотите знать?
– Да нет, я просто подумала... просто так, без всякой задней мысли, понимаете... Может быть, вам случайно известно, они все еще встречаются?
– Не знаю. Жаль вас разочаровывать. Обычно у меня тонкий нюх на все романтическое, но этим летом у самого случился удачный роман, и следить за тем, что там у других на этом фронте, не было времени. Но я слышал, что за последние два-три месяца Габриэлла несколько раз приезжала в Лондон для каких-то переговоров с руководством Би-би-си. Они хотят запустить у себя один проект, что-то вроде того, что она делала в Италии... кажется, ток-шоу на темы культуры со всякими знаменитостями. И Энди, думаю, знакомил ее с нужными людьми, ведь с тех пор как по его книге сняли мини-сериал, у него там полно знакомых.
Да-а, с грустью размышляла Клер, если Эндрю Кент помогает Габриэлле покорять Лондон, у них все серьезно. Что ж тут странного, что он ее избегает.
– Но сдается мне, у вас на уме есть еще кое-что.
– В общем-то, да... Я не совсем понимаю, что имела в виду доктор Беннет, – покачала Клер головой. – Сначала она была вроде мила со мной, а потом вдруг...
– Ляпнула что-то такое, что вас больно задело? – сочувственно кивнул головой Ходди. – Язычок у нее острый, это правда, мне тоже не раз доставалось. За словом в карман не лезет, но я на нее не обижаюсь. Ее одну из первых приняли учиться в Тринити, а раньше женщин вообще не принимали... дело было в семьдесят седьмом, когда в школах ввели смешанное обучение. Об этом не любят распространяться, сразу приходят на ум допотопные обычаи нашего колледжа. И преподавать в колледже она стала одной из первых женщин, и это тоже далось ей немалой кровью. Если говорить об уме и таланте, то большинству преподавателей-мужчин здесь до нее далеко, но по карьерной лестнице они все равно шагают быстрей. Она обожает проверять людей на вшивость. Для многих общение с Лиз – всегда испытание. Не испугаетесь – станет уважать.
– Она сказала, что Эндрю из кожи вон будет лезть ради меня. По ее словам выходит, что причина, по которой он пригласил меня сюда, не имеет отношения ни к моему диплому, ни к моей научной работе.
– Так вот что вас беспокоит.
Ходди наклонился к ней поближе, как бы желая сообщить кое-что по секрету.
– Тут вот какое дело. Были, конечно, всякие разговоры. Когда Энди добился того, чтобы вам предоставили все права и привилегии, которыми пользуются штатные преподаватели Тринити, хотя вы таковым не являетесь, он сам поставил себя под удар. Он потянул за некоторые ниточки...
– Какие такие ниточки?
– Ну, скажем, что касается вашей квартиры. У вас очень хорошая, просто прекрасная квартирка. А преподаватели на временной ставке обычно вообще не получают жилья в колледже.
– Понятно.
Клер закусила губу. Так значит, у ее коллег хватало поводов смотреть на нее косо еще до того, как они с ней познакомились. Прекрасно.
– Ходди, как вы думаете, неужели он пригласил меня на работу из каких-то нехороших соображений?
– Не стану врать, я не знаю, что у Энди на уме, но одно могу сказать: из всех моих знакомых он единственный человек, на которого я всегда могу положиться, потому что он человек с правилами. Настоящий бойскаут, понимаете? И всегда им был. Он правильный парень, наш Энди, на таких, как он, держится наша школа, наша страна, наши традиции. Секс, наркотики и рок-н-ролл промчались мимо него, как скорый поезд. Такое впечатление, будто всю свою юность он провел на пустой платформе вокзала Виктории со свернутой газетой «Таймс» под мышкой и напевая что-нибудь из Рахманинова.
Клер совсем не таким представляла себе Эндрю Кента. Да, он бывал, конечно, и нудноват, а порой уж очень самонадеян, да и вообще вел себя так, будто всегда прав, и это раздражало Клер, ведь она-то знала, что всегда права, конечно, она. Но ей казалось, что Эндрю не всегда такой пай-мальчик, как думает о нем Ходди. В Эндрю Кенте она чувствовала родственную душу: да, он всю свою жизнь следовал правилам, но втайне томился желанием взбунтоваться и сбросить с себя оковы условностей. И она мечтала помочь ему сделать это, мечтала, что они станут во многом помогать друг другу. Ну вот, например, чтобы раскрыть тайну письма Россетти, они ведь оба нарушали некоторые правила, и это было нормально.
– Послушаешь вас, так он просто зануда, – недовольно сказала Клер.
– Иногда я так и думаю, – пожал плечами Ходди. – Но я – это я. Я всю свою юность протанцевал в полуголом виде на дискотеках, как и всякий другой нормальный гомосексуалист. А если уж говорить совсем по существу, так я считаю, что Энди пригласил вас сюда работать потому, что в Венеции увидел перед собой, как, впрочем, и я тоже, молодого и весьма перспективного ученого-историка. И кто бы там что ни говорил о его личных чувствах, и каковы бы они ни были на самом деле, он никогда не пойдет против правил.
– А что это за правила такие?
– Что касается личных отношений?
Клер кивнула, и он продолжил:
– Студенты, само собой, по моральным, правовым и эстетическим соображениям здесь полностью исключаются. Вот вас, например, интересуют восемнадцатилетние мальчики?
– Абсолютно не интересуют.
– А девочки?
– То же самое.
– Отношения между коллегами не столь строго запрещены, но категорически не одобряются.
– Преподаватели никогда не вступают в подобные отношения?
– Я бы не стал говорить, что совсем никогда, но, скажем, нечасто, и почти всегда с нехорошими последствиями.
– Но некоторые преподаватели живут в колледже годами.
– Да, но если они женятся или просто сходятся, в зависимости от обстоятельств, то переезжают жить в другое место. На территории колледжа позволено жить только жене магистра и его семье. Довольно много преподавателей, и особенно семейные, живут в городе. Но пока преподаватель проживает на территории колледжа постоянно, сексуальные связи строго порицаются. Особенно если другой партнер также преподаватель.
Он криво усмехнулся.
– Жалко, – сказала Клер.
– Не расстраивайтесь. Сейчас у нас не так уж все плохо, как было когда-то. В наши дни Кембридж стал другим, тут теперь придерживаются более широких взглядов. Куда ни ткни пальцем, везде воинствующие лесбиянки. Даже члены команды регби отказались от вековой традиции окунать гомосеков в фонтан. Самим же лучше, иначе лесбиянки избили бы их до потери сознания.
– И все-таки, мне кажется, это неправильно.
– Возможно. Но, как вам известно, устав колледжа изначально строился как монастырский, и преподаватели когда-то давали обет безбрачия. И эта традиция прекратилась только где-то в девятнадцатом веке. Сама мысль о том, что между преподавателями будут сексуально-интимные отношения, была несовместима с цельной концепцией учения как служения. Времена, конечно, изменились, но в каком-то смысле заведение все-таки остается закрытым. Вы сами уже убедились, что хранить секреты здесь очень нелегко. Поймите меня правильно, я никогда не притворялся другим, какой есть, такой есть, но я давно уже образумился и не смешиваю личную жизнь с профессиональной.
– С самой Италии.
– С самой Италии.
– Но вам, должно быть, иногда очень одиноко.
– Да, иногда, – сказал он со вздохом, и во взгляде его промелькнуло что-то мечтательное, – К счастью, скоро Рождество, а в это время Рим просто прекрасен.
«Алиталия» – крупнейшая итальянская авиакомпания.
«Чинечитта» – киностудия в Риме, считается центром итальянского кинематографа.