Киль, Германия. 1938 год.
1
Харальд отвлекся от фотографии в руке и посмотрел вперед. Он ощутил на губах соль, принесенную морским бризом. Они только что вышли с вокзала и перед ними появилось здание Кильской оперы. В носу стоял запах дыма от промышленных труб и заходивших в гавань судов. Это его успокоило. Отец Харальда всю жизнь был портовым рабочим — пока не умер от сердечного приступа в 52 года — и этот запах принес с собой приятные воспоминания. Когда Харальд был молод, отец частенько приходил на обед в рабочем комбинезоне и садился за стол. Он никогда не умывался перед обедом, всегда после. Наверное, ему казалось, что иначе семья умрет голодной, так как обедали они всегда вместе. Харальд вспомнил те дни, когда сидел за столом рядом с матерью и младшим братом Бёртом и вдыхал этот запах. Этот запах не был сильным, не мог перебить аппетит, но присутствовал всегда — запах смеси аромата дыма и стали. Даже сейчас Харальд считал, что именно так должен пахнуть мужчина.
— Считаешь, мы поступаем правильно, Ян? — спросил он, обернувшись к напарнику.
Ян вздохнул.
Он был высоким, худым солдатом, возрастом за тридцать, и обладал разговорчивостью камня. Харальд и представить не мог, как можно исполнять приказы от человека, на 10 лет моложе. Но это не имело значения. Ян был из той породы людей, которые закроют собой от пули ненавистного им старшего офицера, потому что считали, что это их долг. А Харальда он не ненавидел.
— Поверить не могу, что мы на полгода уезжаем из дома. Полгода! Боже, поверить не могу, что всё пройдет так быстро. Я думал, будет хуже. Мы могли год проторчать в Испании или Португалии.
Ян снова вздохнул, выбрасывая на железнодорожные пути окурок.
Харальд улыбнулся, глядя на изображенную на фото женщину. Женщина улыбалась ему в ответ, её голубые глаза светились так ярко, что это было заметно даже на черно-белом снимке. Он провел пальцами по фотографии, представляя, будто касается её шёлковистых волос. Она была на 4 года моложе его, ей было 23, а в этом возрасте очень трудно дожидаться своего мужчину.
В лицо ударило облако дыма, Харальд поднял глаза и увидел, как Ян заглядывает ему через плечо.
— А ты всегда так тихо передвигаешься, Ян?
— Лучше сказать, я всегда в образе, господин лейтенант.
— И сейчас?
Ян скорчил гримасу, его борода блестела в лунном свете.
— Думаешь, она дождется меня? Она обещала, что будет ждать. Как ты считаешь, женщины искренны, когда говорят такое?
— А вы как думаете?
— Кроме меня она не знала других мужчин. Так что, думаю, она будет ждать. Всего несколько месяцев же, верно?
— Одиссей отсутствовал дома почти 20 лет, но его жена всё равно дождалась его с войны.
— Не читал, — ответил Харальд, вспоминая о скромной стопке книг, которую хранил под кроватью в детстве. Это было тем немногим, что объединяло его с сержантом. — Он как-то доказал, что ожидание того стоило?
— Он убил больше сотни козлов, которые выстроились в очередь, чтобы трахнуть её.
Харальд уставился на него.
— Считаете, это справедливо, сержант Айхман?
— Считаю, в завоевании сердца дамы все средства хороши.
Настала очередь Харальда вздыхать. Впрочем, от этого человека он за сегодня услышал больше, чем за несколько предыдущих недель. Он уже собирался что-то сказать, когда увидел впереди свет от факела. Это было сигналом для них.
Он убрал фотографию в карман кителя и махнул Яну следовать за ним. Они двинулись вдоль шоссе на юг. Они перешли дорогу и через несколько секунд из-за поворота выехал черный "Мерседес-260" и остановился рядом с ними. Со стороны водителя вышел молодой солдат и отсалютовал. Харальд ответил ему тем же, затем сел на заднее сидение и оказался рядом с уже сидевшим там человеком.
— Вы можете меня не бояться. Я здесь не за тем, чтобы причинить вред вам или вашей семье. Напротив, я здесь, чтобы помочь. Видите ли, ваше присутствие здесь — это вопрос государственной безопасности, — он замолчал. — Я получил приказ отговорить вас от того пути, по которому вы движетесь. Я здесь, чтобы напомнить вам о гражданском долге и обязательствах перед Республикой. Вы родились немцем, несмотря на иное… наследие, — Харальд посмотрел на пленника и заметил, что тот смотрит на него, блестя линзами очков. Он был одет в чистый, идеально выглаженный серый костюм. Тонкие усы на его лице были гладко и чисто острижены. Харальд решил, что этот человек был очень внимателен к деталям и, возможно, даже одержим своим внешним видом. Таких людей, как этот, будет несложно держать под контролем.
— Моя… семья, — прошептал этот человек.
— Пока в безопасности. Они в соседней машине. Вашей жене и дочерям ничто не угрожает.
Снаружи раздался хлопок. Мужчина резко обернулся и уставился в заднее окно с открытым ртом.
— Это пистолет. Я слышал такой звук в молодости. Это выстрел!
Харальд помолчал.
— К сожалению, мы больше не нуждаемся в услугах вашего водителя. Но вам повезло. Измена — это государственное преступление, как вам известно.
— Твари. Вы не имеете никакого отношения к суду. К закону.
— Именно закон помешал вам покинуть страну, господин Камински. Суд на нашей стороне, поверьте. Но, в данном случае, это неважно. Это военная операция и у меня недвусмысленный приказ доставить вас с семьей в залив Монкеберг, — видя удивление на лице собеседника, он продолжил. — Да, я знаю, что именно туда вы и направлялись, но боюсь, конечная остановка будет в другом месте. Вы не едете в Британию. Вы едете с нами.
— Куда вы меня повезете?
— Это секретно, господин Камински. К слову сказать, я вообще не должен с вами разговаривать. Но я решил познакомиться поближе, потому что считаю, что это будет полезно для наших отношений. Вы не пленник. Вы гражданин Республики, как я уже говорил. Но вы останетесь нашим гостем на несколько месяцев. И, прошу прощения, я не представился. Обер-лейтенант Харальд Дитрих и я руковожу вашей доставкой.
Камински плюнул ему в лицо. По щеке потекла тонка слюна.
Какое-то время Харальд боролся с желанием сломать собеседнику нос. Но он был воспитан в строгости и дисциплине и знал, как справляться с такими порывами. Вместо этого, он сделал глубокий вдох и вытер слюну. Видимо, этого человека будет не так-то просто взять под контроль.
— Я оставлю это без последствий. Я понимаю, что ваши планы рухнули и вы сильно расстроены. Но я могу превратить ваше путешествие в сущий ад. Вы, совершенно точно отправляетесь с нами и если вы будете сопротивляться, водитель станет не последней жертвой.
Харальд посмотрел в окно и вышел.
2
Пробило полночь. Они спускались по деревянному причалу, который тянулся во все стороны, чуть ли не до самого горизонта. Несколько человек при свете оранжевых ламп разгружали и загружали какой-то груз. Харальд смотрел, как эти одетые в комбинезоны мужчины ворочали мешки с зерном и перцем, артиллерийские пушки. На ящиках сидели несколько старослужащих, которые при их приближении вытянулись в струнку. Вокруг пахло потом и нищетой. Затем, впереди появилось судно.
35-метровая "Адальгиза" хоть и несколько терялась среди других кораблей и судов, но всё равно выглядела угрожающе. Обе её мачты смотрели в небо, словно пара клыков. Нос покрывали похожие на шрамы следы ржавчины. У неё была одна труба, "воронье гнездо" на одной из мачт и рулевая рубка. На носу была размещена гарпунная пушка, казавшаяся слишком большой для такого судна.
Команда занималась упаковкой в трюм необходимых припасов. Когда они подошли ближе, от группы матросов отделился человек и подошел к ним.
— Дитрих, дружище!
— Лейтенант Дитрих отныне. Как поживаешь, Генрих?
— Как-то живу. И собирался немного отдохнуть, когда пришло сообщение от твоего начальства.
— О, у тебя были какие-то планы?
— Ну, конечно, были! Команда истощена. А мы выходим обратно в море, не имея возможности отдохнуть? Мне очень повезет, если они к утру не поднимут бунт. Несколько человек уже месяцами не видели своих семей.
Харальд вздохнул.
— Им всем заплатят. Как и тебе.
— Есть вещи более ценные, чем деньги.
— Деньги позволят купить многое из того, что ценнее них.
Его собеседник немного успокоился. Ему даже пришлось приложить усилие, чтобы не улыбнуться.
— Ну, ладно. Большинство из ребят таких денег никогда не видели.
— Я никогда не мог заподозрить тебя в охоте за легкими деньгами. Охота на китов — опасное занятие, Генрих. Мне казалось, для вас это будет легкой прогулкой.
Уголок рта моряка дернулся. Затем, без каких-либо предупреждений, он бросился на лейтенанта и крепко его обнял.
— Я всегда говорил, что ты слишком умен, парень.
Харальд закашлялся, затем рассмеялся. Удивительно, как быстро Генрих поднялся до капитана судна. Его борода приобрела цвет металла и доставала до груди. Светло-карие глаза потемнели от тяжести принятых решений. Лысеющую голову Генриха покрывала кожаная шляпа. На первый взгляд, она казалась купленной в Германии, но Харальд решил, что, скорее всего, она была приобретена где-то ещё. Как и её хозяин, она выглядела выцветшей и мятой.
— Как твои люди? Им можно доверять?
— Они, конечно, будут ворчать, когда тебе придется выделить отдельную каюту, а в остальном они абсолютно верны.
— Замечательно.
— Не пора ли представить меня пассажирам?
Позади них стоял Доминик Камински, рядом с ним была его жена Магдалена и его дочери — Люсия и София. Позади них стояли сержант Айхман и агент Гестапо Борис Зайлер. Харальд представил их всех по очереди.
— Значит, речь шла о вас, — сказал Генрих, глядя на Доминика. — Полагаю, вас мы и ждем. Вам уже сообщили, куда мы направляемся?
— Нет, — выдавил из себя Доминик.
Генрих рассмеялся.
— Примерно, в ад. Мы отправляемся, практически, на край планеты, друг мой. Мы покажем вам такое, от чего самые крепкие мужчины плачут, а слабаки сходят с ума. О, да. Вы увидите огонь, ужас и самых чудовищных тварей, каких только способно породить море, — он вскинул руки и несколько матросов засмеялись. — Они встречали на своем пути Кракена и многоголовую Гидру и, прежде, чем пристать к берегу, они разорвали их плоть и переломали им все кости! Перед вами убийцы чудовищ, мой дорогой друг, и за время пути вы не раз прольете слёзы и будете молить высадить вас на ближайшем берегу! Так, ведь, парни? — обратился он к матросам.
— Так! — радостно ответили те.
— Генрих, прошу тебя, — произнес Харальд.
Тот смотрел на него совершенно невинным взглядом.
— Я требую, чтобы нам сообщили, куда мы направляемся.
Харальд повернулся и увидел вышедшую из-за спины вооруженного солдата Мэгги.
— Это не… — начал он.
— На юг, госпожа, — вмешался Генрих. — Мы простые рыболовы и те воды — наши охотничьи угодья. Нам заплатили за то, чтобы мы доставили вас к одному из выбранных господином Дитрихом причалов.
— Это не мой выбор, а моего руководства, — заметил Харальд.
— С нами дети, — сказала Магдалена. — Вы не можете везти детей на таком судне.
— Простите, мадам, — возразил Генрих. — Но выбора ни у меня, ни у вас нет.
— У вас был выбор!
— Даже если бы я отказался, они нашли бы кого-нибудь ещё, — произнес Генрих. — С нами вы будете в безопасности. Мы не собираемся охотиться во время этого путешествия.
— Вы не можете вывезти нас из страны! Мы не видели полиции! Это противозаконно!
Генрих рыгнул.
— Закон здесь не действует. А теперь, кто из вас поднимется на борт?
— Все, кроме рядового Гантте, — сказал Харальд, указывая на целящегося в Доминика солдата.
Генрих посчитал количество людей и вздохнул.
— Нет, так не пойдет. Нам сказали, что будет только 6 человек.
— Уверен, ты для всех найдешь местечко. Если что, кто-нибудь может ночевать в рубке.
— Ты не понял, — сказал Генрих и положил руку на грудь Харальду. — Вес судна и запасы продовольствия рассчитаны только на 7 пассажиров. Один уже на борту, осталось 6. Всё чётко.
— И никаких исключений?
— С этим пассажиром я договорился ещё вчера, а с вами сегодня. Вот так.
Харальд наклонился вперед и прошептал ему на ухо:
— А если мы доплатим тебе пять сотен сверху?
— Не неси херни, — сказал ему Генрих. — Ты не можешь гарантировать оплаты, а если бы и мог, я бы не согласился. Вопрос в безопасности. Рацион придется сократить. Кому, как не тебе, это знать, — он посмотрел на остальных. — Ну, кто остается?
— У нас с сержантом Айхманом приказ сопровождать лейтенанта, — сказал Зайлер. — Пусть решают они.
Все посмотрели на Доминика. Он посмотрел на жену и дочерей, ощущая на себе их тяжелые взгляды. Каким-то образом, Харальд чувствовал, что они винят его во всем произошедшем этой ночью, но лейтенант, при этом, понимал, всю абсурдность этого чувства. Именно Зайлер нашел их друга в Швеции и, именно, их друг сдал их с потрохами.
— Значит, все мы не поместимся? — спросила Магдалена. — И что теперь? Вы нас расстреляете?
— Пусть это буду я, — сказал, наконец, Доминик. — Я во всём виноват, так что отпустите их и возьмите меня.
Харальд взглянул на него.
— Боюсь, нет. Мы здесь из-за господина Камински, поэтому он едет с нами. Но, раз, капитан говорит, что не может взять одного из вас, то кому-то из дам придется остаться. Будете хорошо себя вести, никого не убьют.
— А как же тот молодой человек в гостинице? — спросила Мэгги, её глаза были красными и полны ярости. — Ему вы то же самое сказали?
Харальд почувствовал себя уязвлённым.
— Ну, больше никого не убьют.
— И куда мы пойдем, если останемся?
— Зависит от того, кто именно это будет. Одна из ваших дочерей останется под опекой государства до вашего возвращения. Если же остаться решите вы, госпожа Камински, вас будут содержать в Нойенгамме Нойенгамме — наиболее крупный концентрационный лагерь на северо-западе Германии, одноимённый с районом Гамбурга, на территории которого находился., пока муж не вернется.
Доминик подошел к жене, но рядовой Гантте оттеснил его рукоятью пистолета.
— Что такое Нойенгамме?
Мэгги содрогнулась.
— Это, ведь, тюрьма, верно? Где содержат коммунистов и гомосексуалистов. Вы же не станете отправлять меня в нормальную тюрьму, так, господин Дитрих? Я настолько опасный преступник, что меня нужно поместить именно в Нойенгамме?
Харальд вздохнул.
— Если вы решите остаться, с вами не будут обращаться, как с остальными, госпожа Камински. Вы будете находиться под защитой государства.
— В каком смысле?
— К сожалению, не могу сказать.
Стремясь избавить себя от происходящего, Генрих обратился к Харальду:
— Я направляюсь в трюм. Сообщите, когда примете решение.
Харальд кивнул и капитан ушел.
— Зачем оставлять одну из нас? — спросила Магдалена. — Нельзя разделять девочек с родителями. Почему мы все не можем остаться? Я нужна им.
— Я не могу этого позволить.
— А тот человек на борту? Как насчет него? Почему бы не оставить его? Вы готовы разрушить семью ради еще одного пленника?
— Боюсь, я и этого не могу позволить, — сказал Харальд. — Доминик и этот человек очень важны для нашего дела. У нас приказ доставить Доминика с семьей. И мне очень жаль, что мы просчитались с количеством человек. Мы этого не предусмотрели.
Он испытывал неудобство из-за своей ошибки, но предусмотреть её он не мог. Когда он выбирал "Адальгизу", никто не уведомил его об ограничениях на количество пассажиров. Он решил, что 7 человек не станут проблемой. В связи с этим, он живо представил, что будет, позволь он всем трём женщинам остаться. Его человек в Нойенгамме ещё мог принять одного, но троих сразу? Такая ситуация сразу перечеркнет любые возможности оказания каких-либо услуг. А с другой стороны? Если господин Камински отправится без семьи, кто даст гарантии, что он пойдет на сотрудничество? Решение будет трудным, но Харальд на то и поставлен, чтобы принимать трудные решения.
— Одна из вас остается, остальные — на борт, — решил он.
3
София прижала к груди плющевого медвежонка и принялась сосать палец.
Доминик трясся. Он не мог припомнить, чтобы так тщательно спланированная операция, так бесславно проваливалась. Он посмотрел на жену, открыл рот, но сказать ничего не мог.
— Ты же понимаешь, что остаться должна я, — сказала она. — Либо ты, либо я, но тебя они не отпустят. Ты им для чего-то нужен. Что бы это ни было, оно меня пугает, Доминик.
— А я боюсь за тебя, — сказал он.
— Со мной всё будет в порядке. Тюрьму я переживу. Но я не могу даже и подумать, что София и Люсия останутся одни. А ты можешь? — она коснулась его щеки и он заметил тепло в её взгляде. Тепло не от предчувствия возможного спасения, а от осознания её любви к нему. Тепло от осознания того, что последние 12 лет не прошли даром. Он посмотрел на неё и увидел ту самую дочь мясника, которая встретилась ему в лавке. Она была прекрасна в тот день, прекрасна была и сейчас.
На лицо ей упала прядь черных волос, он смахнул её, как в тот раз, когда они впервые поцеловались. Он прижал её к себе и поцеловал, 12 лет огненной страсти промелькнули между ними в этот момент. Когда они разжали объятия, он заметил, как по щекам Люсии текли слезы. "Как же они похожи" — подумал Доминик.
— Это из-за него мы уезжаем, — сказала Люсия. — Я с ним не останусь. Тем более, на этом вонючем грязном корабле.
— Я тоже не хочу, — присоединилась к сестре София.
— Люсия, милая, — сказала Магдалена, склоняясь к дочери. — Выслушай. Папа тебя очень любит. И ты будешь делать то, что он скажет. Слышишь меня? Ты поедешь с ним.
— Нет, не поедем, — заявила София и хмыкнула.
— Нет, поедете. Во всем этом виноват не папа, а люди с оружием. Слышите меня? Это не его вина, а их. Папа — глава нашей семьи и я хочу, чтобы вы слушались его, когда меня не будет. Он не позволит причинить вам вред. Обещаю, — она обратилась к Люсии: — Помнишь, когда ты была совсем маленькой и ездила к бабушке? Мы весь день ехали в старом вонючем автобусе, потому что не могли позволить себе ничего другого. Но мы добрались и ты была очень рада увидеться с бабушкой. А на следующий день мы пошли к реке и устроили пикник. Помнишь? Ты играла в траве и лазала по деревьям, но упрашивала меня разрешения искупаться. Папа сказал "нет", потому что вода была очень холодной. Ты весь день просидела на берегу, потому что твоя сестренка была ещё младенцем, и играть было не с кем. И тебе стало скучно. Помнишь, что случилось потом?
— Я прыгнула в воду, — ответила девочка.
— Ты прыгнула в воду, — повторила женщина. — Вода, ведь, была холодной? Ты чуть не утонула. Мы думали, ты играешь с куклами, пока не услышали крик. И папа бросился вслед за тобой.
— Он прыгнул за мной в одежде, — добавила Люсия.
— Вот именно, — кивнула мать. — Он прыгнул за тобой и через пять секунд вытащил тебя на поверхность и спас тебе жизнь.
София внимательно слушала их диалог, не вынимая палец изо рта. Доминик не видел, чтобы дочь так делала с тех пор, как ей исполнилось три года. Мэгги повернулась и наклонилась к ней, как к Люсии.
— А ты, София, помнишь, как в прошлом году сильно заболела, лежала в кровати и не пошла в школу?
София кивнула.
— Я хотела, чтобы ты на следующий день отправилась учиться, но папа настоял, что тебе нужен врач. Он что-то услышал в твоём кашле. Врач послушал, как ты дышишь и осмотрел. Помнишь?
— Мне это не понравилось, — сказала София, вытащив палец изо рта и тут же засунув его обратно.
— Оказалось, что ты серьезно больна и, если бы мы не раздобыли необходимые лекарства, ты бы умерла.
София прекрасно это помнила, но, всё равно, выглядела испуганной.
— У меня была мония, — сказала она.
— Верно, у тебя была пневмония. Папа знал, что с тобой что-то не так, поэтому вызвал доктора. Если бы не он… — она запнулась. Доминик подошел к ним и встал рядом.
— Судно готово, — сказал Харальд. И добавил: — Поторапливайтесь, пожалуйста.
Мэгги посмотрела на дочерей.
— Видите, папа очень о вас заботится. Он пытался спасти вас. Он и сейчас пытается. Просто… просто, в моем случае, он немного опоздал, — она крепко прижала детей к груди.
София сильно испугалась.
— Мама! Мама, мне больно!
Мэгги отпустила их и попыталась улыбнуться.
— Прости, милая.
К ней подошел рядовой Гантте с пистолетом наизготовку, значит пришло время расставаться.
— Вы можете не целиться в меня, хотя бы, пока здесь дети? — резко сказала она ему. — Я пойду с вами, только уберите эту штуку. Вам понятно?
Молодой человек удивился её напору и шагнул назад. Пистолет он не убрал, он опустил руки и спрятал оружие в кулаке.
Мэгги прижалась к Доминику и снова поцеловала его. Прежде чем он успел попрощаться, она отпрянула от него и ушла вместе с солдатом. Рядовой Гантте держал её под локоть, но оружия на неё больше не направлял. Он остановился только, чтобы отсалютовать лейтенанту Дитриху, затем вместе с женщиной ушел с причала и исчез во тьме.
4
"Адальгиза" покинула причал уже после полуночи. В настоящий момент, судно набирало ход, слегка покачиваясь в спокойных водах залива. Доминик стоял на носу и прижимал дочерей к себе, гадая, где сейчас Магдалена.
Когда прибрежные строения исчезли на горизонте, он подумал о доме, который им пришлось оставить. Не о людях, не о районе, но о физическом месте, о жилище. Он подумал о письменном столе из красного дерева в своем кабинете, который был в их семье уже три поколения. Подумал о портрете жены и Люсии в зале, который был написан, когда их старшая дочь была младенцем. О журналах, в которых печатались его статьи, эти журналы так и остались лежать в шкафу на кухне. О бутылках вина в подвале, разлитых ещё до 1918 года. И о дедушкиных часах с медным маятником ручной работы в кабинете. Всё это и многое другое навсегда осталось в прошлом.
Затем, он снова подумал о жене. Он подумал о её вороного цвета волосах, улыбке и смехе, который напоминал ему летний дождь. Станет ли она прошлым, поблеклым воспоминанием, наподобие тех вещей?
"Нет, — решил он. — Никакая тюрьма, никакой корабль, ни один человек не разделит нашу семью".