– Я немного опоздала, верно? – сказала Алина, переводя дух. – Надеюсь, не слишком заставила себя ждать? Привет.
И неожиданно коснулась его холодными, как трава, устами.
– Поскорей уйдем отсюда, не хочу, чтобы меня видели. Будут потом надоедать.
Она взяла его под руку, а он поискал пальцами то место на виске, где еще не оттаял холодок ее поцелуя.
Вошли в лес, истекающий сыростью.
– Ну, что ты мне хотел сказать? Умираю от любопытства.
– Я не могу так сразу.
– Насколько я тебя знаю, ты наверняка заранее основательно подготовился к разговору.
– Да, но сейчас все рухнуло. И я не знаю, с чего начать.
– Тогда подождем. Есть желание погулять?
– Обожаю прогулки. Ведь ничего другого мы не делаем.
Витеку показалось, что она сжала пальцами его предплечье. Краешком глаза он глянул на ее лицо, обращенное к нему.
– Для кого ты накрасила губы?
– Я накрасила губы? – Алина изобразила удивление и тут же резко отвернулась, чтобы он не заметил зарумянившихся щек.
– Для меня или для кузена?
– Для себя самой. Тебе не нравится помада?
– Не знаю почему, только мне не очень нравится.
– Ничего не поделаешь, придется мне это пережить. Зайдем в костел, что ты на это скажешь?
– Можно зайти, если не закрыт.
Он пропустил ее вперед. Она легко взбежала по ступенькам из валунов, скрепленных осыпающейся известью.
Потянула за дверную ручку. Дверь отворилась с протяжным стоном.
– Видишь, это хорошая примета, – тихо произнесла она, прижимая палец к губам.
– Откуда ты знаешь, что я ворожу?
– Должен ворожить, ведь и я постоянно ворожу.
– С каких пор? – спросил Витек, подходя к дверям.
Алина секунду раздумывала.
– Всегда.
Вошли в темный притвор, и Витек увидал в глубине нефа, под сиянием пресбитерия, два ряда горящих свечек.
– Тут кто-то есть, – шепнул он в ее горячее ухо.
– Ведь это же костел. Давай подойдем поближе.
Она нашла в темноте его ладонь. Держась за руки, они двинулись в глубь костела, который походил на просторный деревянный барак, построенный крестьянами или солдатами.
Между двумя рядами свечек возвышался постамент с открытым гробом. Мерцание свечей, которых спугивали порывы сквозняка, мешало разглядеть, кто в нем. Остановились в нескольких шагах от венков из хвои, пахнущих кладбищем и разверстой могилой. Рядом кто-то коленопреклоненный жарко молился.
– Хочешь подойти ближе?
– Не знаю. Мы и так близко.
– Боишься покойников?
– Можем подойти, если есть охота.
На цыпочках, чтобы не пробуждать скрипа половиц, обошли постамент. Алина так крепко стиснула его пальцы, что они онемели. Витек осторожно пошевелил ими, но она сжала сильнее. Где-то в стене, между массивными бревнами, проложенными мхом, время от времени принимались пиликать домашние сверчки.
Алина вдруг замерла. На мгновенье сквозняк унялся, свечи вспыхнули ярче, и Витек увидал прямо перед собой вытаращенные глаза старухи, словно она все еще видела приближающуюся смерть в белом саване, из-под которого торчит ржавая коса. Увидал распухшие руки на вздутом животе, по которому стекали черные капли четок. Увидал также отекшие ступни, на которые не налезали дешевые спортивные туфли, и поэтому кто-то разрезал их ножницами в подъеме.
– Не закрыли глаза.
– Подбородок тоже не подвязали. Взгляни, как ужасно оскалены остатки зубов.
– Вероятно, она умерла в одиночестве.
– Да, была совершенно одна, когда явилась смерть.
– Что тогда увидала, что подумала?
– Этого никто никогда не узнает.
– Может, когда-нибудь узнают.
– Может, когда-нибудь научатся избегать омерзительности смерти.
– Каким образом?
– Еще живыми будут уходить в мир иной.
– А потом будут сожалеть, что не умирали, и грустить о смерти.