А потом, вдруг, неизвестно как и когда, победила молодость. Молодость, свободная от уродств, болезней и безобразности. Самовлюбленная молодость. Молодость, исполненная презрения к немолодости. Молодость прекрасная и долговечная. Молодость с рассыпающимися кодами поврежденных генов.
Витек шел по вагонам, заглядывая во все купе. За окнами сыпались с неба хлопья нежданного снега, крупные, как птичьи перья. Снег водянистой тяжестью ломал легкомысленно вымахавшие травы и улыбчивые цветы. Стекла заросли толстым слоем пара.
Витек шел, теряя остатки надежды. Всюду на него с любопытством и издевкой поглядывали гимназисты, ибо это был один из тех пригородных поездов, которым ездила молодежь местечек, железнодорожных поселков и мелких усадеб, разбросанных вдоль магистрали. Умолкали на секунду и провожали взглядом чужака, который мозолил глаза своей фуражкой, расшитой разноцветными нитями, фуражкой, предвещавшей скорую свободу. Вдогонку неслись ехидные замечания и недружелюбные смешки, а он, упрямо стиснув зубы, пробивался сквозь толщу унижений.
Наконец Витек увидал Зузу, сидевшую среди военных, уже немолодых, загорелых унтеров. Она читала томик с черным венком национальной библиотеки на белой обложке. Он отодвинул неподатливую дверь. Военные взглянули на него без особого любопытства. Зуза читала прилежно, насупив густые, черные, почти мужские брови.
– Извините, – тихо произнес Витек.
Зуза не расслышала: поезд, как всегда на этом месте, резвее покатил под гору.
– Здравствуйте, панна Зуза, – сказал он громче. Оторвавшись от книги, она взглянула удивленно.
– Вы можете выйти со мной в коридор?
– Пожалуйста, тут хватит места.
– Нет, благодарю. Только на одно слово.
Она досадливо захлопнула книгу и вышла с ним. Вагон закачался на щербатых рельсах. Они схватились за бронзовый поручень, настывший и влажный.
– Слушаю вас?
Витек увидел вблизи ее смуглое лицо с пронзительно голубыми глазами – такие лица были у многих девушек в тех краях.
– Я хотел бы знать, что случилось с Алиной.
– С Алиной? – переспросила она, словно не понимая.
– Я не вижу ее несколько дней, а у меня к ней дело.
– Так это вы ее разыскиваете ежедневно? Обходите вагоны, как заправский кондуктор.
– У меня неотложное дело. Я дал ей книгу, которая теперь мне нужна.
Зуза взглянула на него испытующе. Поезд замедлял ход, приближаясь к станции.
– Зайдите к ней. Кажется, она лежит простуженная.
– Вот как? А я не знал. Зайду, разумеется.
– Видите, как все просто.
– Простые решения редко приходят мне в голову.
Зуза нарисовала пальцем на затуманенном стекле сердечко.
– Действительно речь идет об учебнике?
– Вы мне не верите?
Она стерла со стекла рисунок.
– Я думаю, ее родители будут недовольны.
Витек с трудом проглотил слюну.
– А она?
– Пожалуй, вам лучше знать.
– Уже слишком поздно.
– Что поздно?
– Теперь мне уже все равно.
Поезд остановился на станции. Жалобно заныли отпущенные тормоза. Зуза и Витек выскочили на платформу, устланную небывалым, словно бы фосфоресцирующим снегом.
– Не ходите к ней, – быстро проговорила Зуза.
– Почему?
– У меня предчувствие. А мои предчувствия всегда сбываются.
– Теперь уже слишком поздно.
– Я вам добра желаю. Послушайтесь меня.
– Теперь уже все равно.
Она хотела вроде бы еще что-то сказать. Снежинки густо облепляли ее черные волосы, ресницы, мясистые, словно припухшие губы. Она вдруг резко повернулась и побежала вдоль железнодорожного полотна, а Витек спохватился, что до сих пор не знает, где она живет.
– Кого ты все ищешь? Что с тобой творится? – раздалось у него за спиной.
Паровоз с высокой трубой и красными колесами безнадежно свистнул, забуксовал. В окнах двинувшихся со скрежетом вагонов теснились гимназисты. Для них любая остановка была неосуществившимся приключением.
– Сами знаете, кого ищу. Зачем притворяетесь? – сказал Витек и мстительно плюнул на девственный снег.
Энгель и Грета горбились, прикрывая головы портфелями в вытянутых руках. Энгель пытался сдуть с кончика носа каплю.
– Витек, ты обалдел, попросту рехнулся. Чисто математически, умозрительно сконструировал нечто, вообще не существующее. Это же ненормально. Какая-то самоубийственная мания.
Энгель умолк, напуганный собственным высказыванием.
– Извини меня, ляпнул вздор. Я не имел в виду ничего плохого.