— О, у тебя заранее подготовлены комплименты женщинам? Я чувствую себя такой особенной.
Глаза Крейга вспыхивают.
— Не для женщин в принципе, — бормочет он. — Для тебя. Не буду точно признаваться, сколько времени я провел, думая о тебе, но достаточно много.
Мои щеки горят. Я пялюсь на белую льняную салфетку на коленях, взволнованная его взглядом с откровенным сексуальным подтекстом.
— У тебя это очень хорошо получается.
— Что?
Я снова поднимаю на него глаза. Теперь он склоняется над столом.
— Флиртовать.
Его губы изгибаются. Он моргает словно дебютантка, робкая как грех.
— Я?
— Ага. Ты. Но ты уже знала об этом. А еще очень привлекательная, загадочная и тебя тяжело раскусить.
Это заставляет меня смеяться вслух.
— Загадочная? Едва ли. Я открытая книга по сравнению с некоторыми.
С Тео Валентайном, например.
Я прячу прядь волос за левым ухом, молча проклиная себя за то, что вспоминаю Тео. Как будто он поселился в моей голове и тусуется там, ожидая случайной возможности крикнуть: «Эй, подумай обо мне!»
Крейг наблюдает за движением моей руки задумчивым взглядом, затем встречается с моими глазами.
— Хорошо, раз ты открытая книга, могу я задать личный вопрос?
У меня плохое предчувствие, но я все равно киваю.
— Ты сказала мне во время нашего первого разговора, когда мы обсуждали смету, что переехала сюда, потому что твой муж умер. Как давно это произошло?
Желудок резко скручивает. Я сглатываю и увлажняю губы.
— Пять лет.
— Почему ты все еще носишь обручальное кольцо спустя столько лет? — мягко любопытствует Крейг.
Я кладу руку на колени и прячу большой палец в ладони, крутя простым золотым ободком вокруг пальца. Я чувствую себя незащищенной и уязвимой. Мое сердце застряло где-то в горле.
— Ответ на это, вероятно, не то, что хотел бы услышать мужчина на первом свидании.
Теперь он действительно заинтересован. Его глаза ярко поблескивают.
— Мне действительно интересно. Пожалуйста.
Я делаю вдох, надеясь, что мой голос прозвучит ровно.
— Я не снимаю его, потому что все еще чувствую себя замужней. Я по-прежнему замужем. Просто мужа больше нет.
После паузы Крейг откидывается на спинку стула, кладет одну длинную ногу на другую, складывает руки на коленях и смотрит на меня, пока я не начинаю ерзать от смущения.
— А тебя предупреждали, что тебе не захочется это слышать…
— Но я рад, что ты мне рассказала. Но возникает другой вопрос.
Мне приходится проглотить стон.
— Какой?
— Если ты действительно так думаешь, почему ужинаешь со мной?
Я размышляю об этом долго и упорно. Мне не удается найти ответ, который не будет звучать жалко или словно я использую его ради бесплатной еды, поэтому говорю ему правду.
— Потому что тебе невозможно сказать «нет».
— Боже, — морщится он, — ты выставляешь меня сексуальным маньяком.
Я выдыхаю воздух, который превращается в смех.
— Что-то пошло не так. Я имела в виду, что ты очарователен.
Он вздергивает лоб, ожидая большего. Очевидно, он не удовлетворен моей половинчатой попыткой спасти разговор, но я потеряла эти навыки и не в настроении стимулировать его самомнение.
Окидываю его оценивающим взглядом.
— Крейг, ты знаешь, насколько хорош. Половина женщин в этом ресторане посворачивали себе шеи, наблюдая за тобой, пока мы шли к столику.
— Продолжай, — он безмятежно улыбается.
Невероятно.
— Еще забавный. И умный. И много других приятных вещей, которые я не буду перечислять, потому что ты и так безумно самоуверен.
Его смешок — это звук человека, источающего уверенность в себе, который обожает, как другие люди ему льстят. Меня это ужасно раздражает.
Уверенность в себе — это одно. Высокомерие — совсем другое. Пора сбить с него спесь.
— Так что происходит с твоей кампанией? Есть новости о судебном процессе?
Если я считала, что это вмятина в его эго, то жестоко ошиблась. Он отмахивается от моего вопроса, как будто отбивается от раздражающей мухи, и с легкостью переходит к разговору о делах.