В доме царила мертвая тишина. Прошло мучительных четверть часа, и в течение этого времени его воображению являлась то Венера, сходившая с обоев и кидавшаяся к нему в объятия, то графиня де Тюржи в охотничьем наряде, то принцесса крови, то шайка убийц и, наконец, - это было самое страшное видение, - влюбленная старуха.
Все было тихо, ничто не возвещало Бернару, что кто-то идет, и вдруг - быстрый поворот ключа в замочной скважине - дверь отворилась и как будто сама собой тут же затворилась, и вслед за тем в комнату вошла женщина в маске.
Она была высокого роста, хорошо сложена. Платье, узкое в талии, подчеркивало стройность ее стана. Однако ни по крохотной ножке в белой бархатной туфельке, ни по маленькой ручке, которую, к сожалению, облегала вышитая перчатка, нельзя было с точностью определить возраст незнакомки. Лишь по каким-то неуловимым признакам, благодаря некоей магической силе или, если хотите, провидению, можно было догадаться, что ей не больше двадцати пяти лет. Наряд на ней был дорогой, изящный и в то же время простой.
Мержи вскочил и опустился перед ней на одно колено. Дама шагнула к нему и ласково проговорила:
- Dios os guarde, caballero. Sea V. M. el bien venido [Да хранит вас господь. Милости просим.].
Мержи посмотрел на нее с изумлением.
- Наblа V. М. espanol? [Вы говорите по-испански?]
Мержи не только не говорил по-испански, он даже плохо понимал этот язык.
Дама, видимо, была недовольна. Она села в кресло, к которому подвел ее Мержи, и сделала ему знак сесть напротив нее. Потом она заговорила по-французски, но с акцентом, причем этот акцент то становился резким, нарочитым, то вдруг исчезал совершенно.
- Милостивый государь! Ваша доблесть заставила меня позабыть осторожность, свойственную нашему полу. Мне захотелось посмотреть на безупречного кавалера, и вот я вижу этого кавалера именно таким, каким его изображает молва.
Мержи, вспыхнув, поклонился даме.
- Неужели вы будете так жестоки, сударыня, и не снимете маску, которая, подобно завистливому облаку, скрывает от меня солнечные лучи! (Эту фразу он вычитал в какой-то книге, переведенной с испанского.)
- Сеньор кавалер! Если я останусь довольна вашей скромностью, то вы не раз увидите мое лицо, но сегодня удовольствуйтесь беседой со мной.
- Ах, сударыня! Это очень большое удовольствие, но оно возбуждает во мне страстное желание видеть вас!
Он стал перед ней на колени и сделал такое движение, словно хотел снять с нее маску.
- Росо а росо [Не все сразу.], сеньор француз, вы что-то не в меру проворны. Сядьте, а то я уйду. Если б вы знали, кто я и чем я рискнула, вызвав вас на свидание, вы были бы удовлетворены той честью, которую я вам оказала, явившись сюда.
- По правде говоря, голос ваш мне знаком.
- А все-таки слышите вы меня впервые. Скажите, вы способны полюбить, преданной любовью женщину, которая полюбила бы вас?..
- Уже одно сознание, что вы тут, рядом...
- Вы никогда меня не видали, значит, любить меня не можете. Почем вы знаете, красива я или уродлива?
- Я убежден, что вы обольстительны.
Мержи успел завладеть рукой незнакомки, незнакомка вырвала руку и поднесла к маске, как бы собираясь снять ее.
- А что, если бы вы сейчас увидели пятидесятилетнюю женщину, страшную уродину?
- Этого не может быть.
- В пятьдесят лет еще влюбляются.
Она вздохнула, молодой человек вздрогнул.
- Стройность вашего стана, ваша ручка, которую вы напрасно пытаетесь у меня отнять, - все это доказывает, что вы молоды.
Эти слова он произнес скорее любезным, чем уверенным тоном.
- Увы!
Бернаром начало овладевать беспокойство.
- Вам, мужчинам, любви недостаточно. Вам еще нужна красота.
Она снова вздохнула.
- Умоляю вас, позвольте мне снять маску...
- Нет, нет!
Она быстрым движением оттолкнула его.
- Вспомните, что вы мне обещали. После этого она заговорила приветливее:
- Мне приятно видеть вас у моих ног, а если б я оказалась немолодой и некрасивой... по крайней мере, на ваш взгляд... быть может, вы бы меня покинули.
- Покажите мне хотя бы вашу ручку.
Она сняла надушенную перчатку и протянула ему
белоснежную ручку.
- Узнаю эту руку! - воскликнул он. - Другой столь же красивой руки во всем Париже не сыщешь.
- Вот как? Чья же это рука?
- Одной... одной графини.
- Какой графини?
- Графини де Тюржи.
- А!.. Знаю, о ком вы говорите. Да, у Тюржи красивые руки, но этим она обязана миндальному притиранью, которое для нее изготовляют. А у меня руки мягче, и я этим горжусь.
Все это было сказано до того естественным тоном, что в сердце Бернара, как будто бы узнавшего голос прелестной графини, закралось сомнение, и он уже готов был сознаться самому себе в своей ошибке.
"Целых две вместо одной... - подумал он. - Решительно, мне ворожат добрые феи".
Мержи поискал на красивой руке графини отпечаток перстня, который он заметил у Тюржи, но не обнаружил на этих округлых, изящных пальцах ни единой вдавлинки, ни единой, хотя бы едва заметной полоски.