Глава двадцать вторая
Пятьдесят второй канал занимал обширную террторию в Бербанке, официально принадлежавшую компании «Уорнер» − офисы и парочка небольших студий. Канал выпускал много низкобюджетных программ. Они были слишком необычны для тех, кому меньше двадцати пяти, но могли бы стать неплохим ингредиентом в похлебке для среднего класса, если бы только канал смог пробиться дальше закоулков мейнстрима.
Офис Ларри Бернса я нашел на втором этаже панельного дома. Здание спроектировали словно прицеп для грузовика, очень много наружных лестниц и коридоров. Вентиляционные трубы кондиционеров, проходившие под закрытыми жалюзи окнами, будто достраивали позже. Я прождал полчаса у секретарши, прежде чем ублюдок соизволил выйти меня встретить.
Ларри похоже, больше всего заботился о своем члене. Его половой орган отчетливо проглядывался в левой штанине легких брюк. Отнюдь немаленький по размеру, он совсем не подходил своему хозяину. У Ларри было рыхлое грушеобразное тело, на плечах виднелась перхоть. Глава студии явно имел проблемы с угрями на носу, и загубил много капилляров, пытаясь их выдавить. Центральная часть его лица выглядела как один большой фурункул. Увидеть такого человека в Лос-Анджелесе, да и еще и в киноидустрии даже немного разочаровало.
Ларри ничего не сказал, просто кивнул мне головой и пошел на улицу. Я последовал за ним, мы шли по узким улочкам между звуковыми студиями, по форме похожим на ангары, и помещениями с минимальным набором декораций, которые используют для съемок мыльных опер, эдакие урезанные домики без стен и крыш. Сейчас все они были пусты, кроме одного. Там в импровизированной гостиной нас поджидали трое с камерой, они стояли возле большой лужи света. Весь пол был усыпан кабелями и кусками серебристой изоленты.
Эти ребята представились как звукооператор, режиссер, и оператор. Они проигнорировали Бернса, но уделили больше внимания мне. Я должен был встать в освещенную зону за полоску изоленты и произнести речь на камеру. Под объективом находился телесуфлер, которым управлял оператор. На этой репетиции я хотел поразить их словно бомба, тогда они уж точно раскошелятся на нового сотрудника.
Режиссер посоветовал мне расслабиться и воспринимать камеру как живого собеседника. Но я все это уже изучил на курсах телеведущего. Я представил себе камеру как окно в огромнейший зрительный зал. Так можно создать ощущение, что вещаешь на большую аудиторию, а не шепчешься с кем-нибудь по секрету.
Я чувствовал себя превосходно. Знал, что могу. Знал, что должен. Когда ты экране, важнее всего демонстрировать уверенность в себе. И я демонстрировал ее изо всех сил. К тому же коктейль из таблеток, что я принял этим утром, заглушил нервное напряжение и придал немало сил.
Через десять секунд я понял, что телефсуфлер показывал информацию из выпуска «Двадцати восьми кадров в секунду» который показывали на прошлой неделе − обсуждение прокладок, которыми пользуются женщины-кинозвезды. Наверняка, это Бернс решил сыграть со мной злую шутку, но я помнил кое-чего из той передачи, и потому сумел сыграть аккуратнее, чем ожидалось. После они переместили камеру и велели мне выступить снова.
Бернс сидел в тени и наблюдал за мной через монитор. Когда все закончилось, он грубо велел режиссеру прислать ему видеокассету с моим выступлением и решительно вышел на улицу, всем видом показывая, что у него полно других дел помимо меня. Увидев, что я иду за ним, он медленно остановился.
− Не скажу, что я сильно разочарован. Мы все обсудим и дадим вам знать. Парковка вон там, прямо и направо.
Он не попрощался и не стал ждать моего ответа. Я дождался пока Ларри свернет за угол и направился к зданию, где располагался его офис. Я изобразил, что заблудился и целый час бродил вокруг, вдыхая свежий древесный запах новых декораций. Я впитывал в себя саму атмосферу этого места, целые поколения людей жили здесь, в безопасном, недоступном для других мире под названием Голливуд. И им никогда не хотелось покинуть его.
На одной из боковых улочек располагалась электронная витрина. На ней крутили документальный фильм: парень входил, открыв дверь, зачитывал текст ждавшему его типу, и резко замирал, уставившись куда-то вдаль. Это повторилось пол дюжины раз, даже я начал уставать, но актер меня буквально пленил. У него не помялась одежда, не испортилась прическа, он даже не вспотел. Солнце, изнурявшее всю съемочную группу, не могло причинить ему вред.
В конце каждого дубля, я вглядывался в его лицо. Я понимал, что актера там уже не было. Он уже ехал в лимузине к холмам, домой, с коксом в ноздре и вертит на хую семнадцатилетнюю телку.
И для этого ему было достаточно всего лишь открыть дверь в малоизвестном фильме. Я даже имени его не знал.
После двое охранников вывезли меня со съемочной площадки в машине для гольфа.
Следующие несколько недель я провел в Малибу. Помимо обычных удобств, там я оставался недосягаем для Райана. Я понимал, он очень хотел встретиться с Беллой с целью шантажа, и чем дольше я избегал этой встречи, тем сильнее напрашивался на взбучку. Этот ублюдок был отмороженнее питбуля, но я сомневался, что он решится забраться в дом Беллы в самом начале игры.
Белла задалась целью показать мне, как хорошо иметь много денег. Время летело, я жил в чудесной стране безудержного потребления. Мы перебрали в шкафу всю одежду. Отбирали костюмы и брюки, которые идеально подходили друг другу. Тогда я увидел коллекцию одежды, что мелькала на обложках журналов: абсурдно дорогие джинсовые модели, кожа, которая на ощупь напоминала живую, туфли, рубашки, нижнее белье…
И весь этот гардероб полностью обновлялся в следующий сезон.
Белла хотела, чтобы у меня были часы, я выбрал платиновые. Она хотела, чтобы у меня появилась своя машина, мы заказали «Мустанг» последней модели − кабриолет. Не слишком практичный выбор для Лос-Анджелеса, но, когда ты богат, как она, о практичности можно особо не заботиться.
Мои дела шли в гору, я мог бы уже продать свой «Прелюд», но не продал. Купив его, Карен оставила мне частичку себя, этот символический жест многое для меня значил − «Прелюд» провел черту между окончанием одной жизни и началом другой. Вместо продажи, я отогнал его на склад, расположенный возле Калифорнийского Университета.
Утро мы с Беллой проводили в духоте, измазанные спермой, мы катались на простынях, от которых уже воняло рыбой. Белла говорила, что любит меня. Я отвечал, что тоже, думаю, она верила мне. Белла была красивой, классно трахалась, но самым главным для меня оставалось то, что она могла сильно улучшить мою жизнь. Никакой эмоциональной связи. Может, мы просто пришли из совершенно разных миров, а может, меня отталкивало ее чересчур сильное стремление выйти за грань обычной морали. Кто знает? Как вообще можно определить, почему кого-то любишь, а кого-то нет? И какая вообще разница, если у тебя получается хорошо притворяться?
Пауэлл оставался в доме почти каждую ночь. Белла говорила, что раньше он проводил большую часть времени в своей квартире в центре города. Похоже, так он пытался подчеркнуть свое присутствие в ее жизни. И это работало. Одна мысль о том, что стоит Белле вылезти из нашей постели, как он засунет ей свой увядающий стояк, приводила меня в бешенство. Она всякий раз напоминала, как мало я мог влиять на Беллу.
Я с головой погрузился в хорошую жизнь, я быстро расслабился. Покупая дорогие товары и пользуясь дорогими услугами, я почти забыл о возможной связи между убийством Карен и этой парочкой из Малибу.
Как-то раз Пауэлл привел в дом двух собак. Черных лабрадоров. Я не знал, где он их держал раньше, на прилегающей территории с ними встречаться не доводилось, но одного из них я нашел в зарослях папоротника два дня спустя. Его убили и выпотрошили, как и того пса, в чье сгнившее тело я наступил, когда впервые попал в этот дом.
Ларри Бернс позвонил Белле, когда мы с ней обедали в одном местечке на Беверли-Драйв. Cо мной он говорить не стал, но Белла, услышав его, засияла от радости.
− Ты второй ведущий «28 кадров». Как тебе?
− Фантастика!
И правда, это было так. Один телефонный звонок открыл для меня дверь совсем в другой мир. Поднял меня из небытия на первую ступень лестницы, ведущей к настоящей жизни. Любой житель Лос-Анджелеса убил бы за такую возможность, а я получил ее за двадцатиминутную репетицию. Два месяца назад я был сломлен, и не имел никакого будущего. А сейчас я сижу в дорогом ресторане в костюме, который стоит больше четырех арендных плат, не говоря уже о том, что я скоро возвышусь над миром ничтожеств.
− Только, Джек, никому не говори о том, что я помогла тебе с работой, кумовство — это не хорошо.
− Конечно. А платить сколько будут?
− Вот как раз решаю вопрос с твоей зарплатой − ищу компромиссный вариант, ты ведь без опыта. Как думаешь? Десять тысяч в месяц устроит? Тебе ведь еще жить где-нибудь надо.
− Хочешь, чтобы я переехал?
− Нет, хочу, чтобы у тебя было жилье, где ты бы мог остановиться при необходимости. Работая на телевидении, ты все время на виду. А если захочешь развлечься, в Малибу этого делать не стоит. Да и Пауэлл немного успокоится, если тебя какое-то время не будет в нашем доме.
Эта беседа вылилась в покупку трехкомнатного дома с бассейном в Лорел Каньон.
Теперь меня беспокоил только Райан, он мог все испортить своим шантажом.
Снова у Беллы, в Малибу. Я ответил на звонок. Белла была в своей клинике в Брентвуде, Пауэлл, слава богу, уехал к себе. Наверняка сидел и смотрел видео с инцестом, или торчал на героине, или еще чего-нибудь. Звонок был адресован мне, не Белла с ее похотливыми любезностями, а, как ни странно, Рекс. Странность заключалась в том, что я не давал ему свой новый номер.
− Привет, чувак.
У него был протяжный и гнусавый голос. Естественно, он был под кайфом. Но на этот раз еще хуже, казалось, из него высосало всю энергию. С высоты своего теперешнего положения, я даже загрустил.
− Откуда у тебя этот номер?
− А разве ты мне его не давал? Не знаю…
Рекс был под сильным наркотиком. Каждая его фраза заканчивалась еле слышным шепотом. Мне казалось, он вот-вот уснет за трубкой.
− Судя по голосу, тебе сейчас не сладко.
− Я в порядке. Что ты имеешь ввиду?
− Ты под кайфом.
− А, да, чуть-чуть.
− Ты где сейчас?
− Дома… Ты можешь подъехать? Я для этого и звонил, подъедешь?
− А что случилось?