Бирюк поразился.
— Все время?
— Ну да.
— И что, берут?
— Конечно.
— А спишь где?
— Где хочу. В гостях, в лесу, на крыше.
— И не боишься?
— Чего?
— Ну, не знаю.
— Вот видишь — сам не знаешь, чего боишься.
— Мало ли, наркоман набредет…
— Ночью? В лесу? За городом? В километре от трассы?
— А в городе? Сам же говоришь, что на крышах ночуешь.
— Кто полезет ночью на крышу? Преступники? Они на улицах промышляют.
— Ну хорошо, а мыться, стираться?
— В каждом городе баня есть, копейки стоит, в Европе все заправки душевыми оборудованы, не говоря уже о вокзалах. Даже если жаба давит, приходишь и говоришь: так, мол, и так, с деньгами напряг, пустите помыться? Редко отказывают. А на Востоке просто в первую попавшуюся дверь стучишь — и помогают. Другая ментальность у людей. Первый же встречный в гости зовет, можно вообще без денег путешествовать.
— На халяву то есть.
Северов вздохнул.
— Вот сел ты, Вова, в автобус без проездного. Ехать одну остановку, кондуктор к тебе с гарантией не успевает. Скажи как на духу: пойдешь платить или нет? Только честно.
— Пойду.
— Врешь.
— Почему?
— О! В твоем вопросе — ответ. Спросил — значит соврал. А сказал бы правду — среагировал бы по-другому. Возмутился, к примеру.
А ведь верно, ловко он.
— Это у тебя от зависти, Вов. Сидишь ты всю жизнь на одном стуле, и вокруг тебя все такие же. Одинаковые, как яйца из холодильника: жены, дети, квартиры — шубы, вузы, ремонты. Вкалывай, обеспечивай, халтурь агентом недвижимости. А тут вдруг я: забил на все и поехал через двенадцать стран, просто так, из интереса. И тебе сразу невмоготу. А халявщиком меня обозвал — и вроде как полегчало, сразу себя крепко зауважал. Национальная гордость великороссов: лучше парадняк обоссу, но проситься в платный сортир не буду.
Бирюк коротко глянул на него. Северов выдержал.
— Обидно, да? А ты думал, я молча сглотну?
Тот промолчал.
— Ладно, не злись. Один — один.
Мне понравилось — не дает на себя наступать. Вовку классно побрил, особенно про парадняк хорошо получилось.
— Получается, ты все «колеса»[23] себе обнулил?
— У меня, честно говоря, их и не было. С сентября по май отработаю — и привет, до осени. Устроюсь на новое место — и до весны.
— И не жалко?
— Не-а. Все надо делать в свое удовольствие, Лар, даже работать. Без надрыва, спокойно, с периодом восстановления…
Бирюк злился, чувствовалось.
— И что, не подрабатываешь нигде?
— Зачем? Мне хватает.
— Ничего. Женишься — запоешь по-другому. Быстро приучат о будущем думать.
— Едва ли. Все равно ж пойдет не так, как планируешь. Копишь, скажем, на четырехкомнатную, как баян жмешься, вдруг — хоп! — дефолт, и плакали твои денежки. Берешь кредит старшему на финэк, младшему на юрфак, ишачишь на трех работах, сладок кус не доедаешь — бамс! — инфаркт. Оклемался: еле жив, ничего нельзя, а денег нет — пролечили. И думаешь:… твою мать! Сейчас надо жить, здесь, чтобы обидно не было.
— И ты это проповедуешь?
— Ничуть. Я не навязываюсь. — Он защелкал пальцами и, подражая Миронову, запел:
Кто верит в Аллаха, кто строит рай земной — пожалуйста, разве я мешаю? Я верю в кружочек на карте мировой и вас с собою не приглашаю…
— К чему ломить против ветра? Земля круглая: развернулся, парус поставил — раз! — и уже на месте. Смотришь на остальных, а они все там же — уперлись и ни на шаг, а ты и цели достиг, и время провел замечательно…
Наркоман. Синий, как наша форма, и дышит- три раза в минуту. Передоз. Двадцать лет. Туфли от Гуччи, портки от Версаче. Стильная комната, второй уровень двухэтажной квартиры. Интерьер вокруг — как в Царском Селе.
Северов сунул ему меж зубов ларингоскоп. Протянул руку:
— Трубу.
— На кадык надавить?
— Так войдет.