— Потом скажу, не здесь. — Чую — жопа. До свидания, бабуля. Поесть после инсулина не забывайте.
— До свидания, милые. До свидания, хорошие. Дай бог здоровья…
— Так чего там, Вень?
— Мужик в подъезде повесился.
— Иди ты!
— За что купил…
— У них что, блин, фестиваль нынче?
— У них, похоже, по жизни фестиваль. Пороховская, сорок девять, Жень.
— Фигассе, утро в деревне!
Мужик. В валенках. В пролете между вторым и третьим. Как к лифту повернешься — во всей красе виден. Выбрал время, говнюк!
— Милицию вызвали?
— Вызвали. Хорошо еще, я первый его заметил, а то у меня жена беременная. Прижал ее к себе, глаза ладонью закрыл и провел. Вы его снимете?
— Нет.
— Сейчас народ потянется — вдруг кто еще беременный будет? Или с сердцем кому плохо станет? Может, снимете? Я вам ножик дам.
— Да ножиков у нас у самих навалом. Таких только милиция вынимает, понимаешь — а вдруг ему помог кто-то?
— И что делать будем?
— Встанем у двери, будем входящих предупреждать.
— Да не надо — вон, приехали уже.
Хлопнула дверь, затопали шаги. Трое. Один, правда, возвращается.
— Что у вас тут?
— Висит.
— Понятно.
Сержант и девка-стажерка. Жвачку жуют, чавкают.
— Направление вам?
— Не. Мы патрульные. Услышали по рации, посмотреть заехали.
— Тогда встань у двери народ предупреждать.
— Не. Нам ехать надо.
Уходят. Экскурсанты, мля.
— Кофе хотите?
— Хотим.
— Ты давай вниз иди.
— Фиги! Вы тут кофе пить будете, а я на сквозняке мерзнуть.
— Мы тебе принесем. Давай.
Феликс спускается. Проходит пролет.
— Ох, ни хрена ж себе!!!
— Чего там?
— Иди сам посмотри.
Много я ментов видел, много о них слышал, но чтоб такое… Босой висит, без валенок. Сняли.
— То-то я думаю — их же вроде трое было.
— Один вернулся сразу. Я думала, поплохело ему.
— Ага, как же! Похорошело.
— И ведь не побрезговал, мусор.
Мужик, похоже, с таким еще не встречался — взгляд такой, будто глазам не верит.
Надо занять его чем-нибудь.
— Вы там что-то говорили про кофе?
— Да-да, минуту.
Мы сидим рядком, спинами к батарее, и прихлебываем из кружек.
— Круто, да, Настя? Будет что папеньке рассказать.
— Ты, Че, как знаешь, а я подрываюсь отсюда. Январь отработаю и подрываюсь. Я здесь словно в авангардной постановке участвую, того и гляди, крышу снесет. Театр абсурда: один публично в петлю лезет, праздничную ночь людям портит; другой — при форме! — у всех на глазах валенки с него стаскивает; третий перед любимой девушкой вешается; четвертый для этого комнату снимает у стариков. Пенсионеры за пачку гречи голосуют за кого скажут — уж лучше б в войну немцам служили, честное слово; девчонки за пятьсот рублей в прямом эфире голым задом в таз с клеем садятся; мужики колготки натягивают и кривляются, полные залы собирают. По-моему — края, приплыли. Надо как можно дальше отсюда быть, когда эту Атлантиду накроет.