— Когда едешь?
— Как визы сделаю.
— Надолго?
— Не знаю. Честно, не знаю.
— Звонить будешь?
— Нет.
Не обижается. Понимает. Она вообще все понимает.
Ты, Вень, на меня не оглядывайся, делай что хочешь, только обо мне вспоминай иногда, ладно?
Она лежит, подперев кулаком щеку.
Я иллюзий не строю, тебя не удержишь. Ты как приоткрытая дверь: мягкий свет, тепло, а войдешь — искренне рады. Но вся штука в том, что тебя не приглашают: хочешь — входи, хочешь — нет. Так что у меня всех желаний — рядом с тобой побыть иногда…
— Думаешь, Черемушкин не подпишется?
— Наверняка. Побоится.
— Чего?
— Неизвестности.
Леха раскладывает по тарелкам душистое мясо, а я наблюдаю, как она это делает.
— А ты сам не боишься?
— Еще как! Каждый раз перед отъездом всю ночь не спишь — предчувствия мучают, мысли дурацкие…
Ч-черт, ладони потеют. У тебя потеют ладони перед боем?
Всегда.
— Чего ты улыбаешься?
— Да так, фильм один вспомнил.
— Все-таки похожи вы с ним.
— С Феликсом?
— Да.
— Есть такое.
— Подтолкнул бы ты его.
— Пусть сам решит, хоть раз в жизни.
И тут звонок.
— Веня?
— Да.
— Я еду.
— Рад, что в тебе не ошибся, Че. За спальником без меня не ходи — говно купишь.
— А ты мне, часом, один из своих не выделишь?
— Феликс, спальник, рюкзак и ботинки у путешественника должны быть свои, как мундштук у трубача.
— Пуркуа?
— Бикоз. Ферштейн?
— Якши.
— Все тогда. Фотографируйся, бери справку с места работы — и вперед.
— О'кей. Может, выпьем по маленькой?
Я смотрю на Лариску. Мембрана у телефона сильная, все слышно на расстоянии. Она качает головой.
— Не, старик, не сегодня.
— Ты не один, что ли?
Нотки зависти в вопросительной интонации.
— Нет.
— А-а-а. Ну ладно, пока.
— Пока, Феликс.
Леха протягивает бокал.
— Доволен?
— Да. Очень.