Глубокой ночью я просыпаюсь, выключаю компьютер, пью воду на кухне. Вызвездило. Над крышами, в белом кольце, идеально круглая, пронзительная лунища. Как тогда, в пустыне…
Призрачно-белая, слегка волнистая скатерть до горизонта. Угольно-черные коржи скал. Луна. Четкий, как на цифровой фотографии, силуэт верблюжьей колючки. Светло. Целое небо звезд, как в горах. Висят гроздьями, а между ними, поблескивая, умело пробираются спутники. Никогда не думал, что у нас столько спутников.
Далеко-далеко, у самого горизонта, перемещается огонек. Бедуины. Буржуев катали, теперь домой их везут. Я пью чай с финиками, выплевывая финиковые косточки. Они катятся по песку, превращаясь в мохнатые шарики. Вторую я выпью под сигарету: днем курить — только зря воду расходовать, сушняк страшный, даже глотать больно.
Никого. Я один. Встаю с восходом, в полдень, спасаясь от жары, ухожу в тень, под скалы, и сижу там часов до шести: пью чай, сплю, ищу рисунки древних на камнях, их тут много. А когда склоняется солнце, иду дальше. То и дело налетают песчаные вихри. Я слежу за их приближением и, в последний момент, поворачиваюсь спиной. На мгновение окатывает горячим воздухом, воет над ухом и летит дальше, оставляя меня вытряхивать отовсюду хрусткий песок. Часа через два утихает, сваливается темнота, и до полуночи я иду при свете луны, для верности поглядывая на компас.
Ночью в пустыне хорошо думается. Никто не мешает, никаких посторонних звуков. Песок и скалы. Шесть двухлитровых бутылок с водой, и только две из них пусты — еще трое суток абсолютной свободы и вереницы ясных, неторопливо текущих мыслей. Я дойду из Диси до Каменного моста, а оттуда — иншалла! — подамся на Вади Рам…
Еще месяц, и все. Сорок долларов Шенген, двенадцать Марокко. Мавритания и Мали бесплатно, два парома — полтинник. В Париже за неделю можно наиграть пятихатку. И гитару загнать на блошином, чтобы не тащить в Африку…
Леха спит. Красивый у нее профиль — тонкий нос с горбинкой, глаза уголками вниз. И во сне красивая, нет этого страшного выражения на лице, как у многих. Кажется, я буду по ней скучать. Странно. Она старше меня, ей за тридцать, уже не такая стройная, не такая упругая, а тянет меня к ней, и жду я ее каждый раз.
Лариска поворачивает голову и сонно смотрит:
— Ты чего?
— Пить ходил. Будешь?
— Угу.
Выпивает целую банку, откидывает одеяло, шлепает босиком. Щелкает задвижкой, журчит, пускает воду. Я ныряю под одеяло. Под ним тепло. Она возвращается.
— Уй, холодный какой! Руки!.. руки!.. а-а-а!
— Может, чаю выпьем?
— Не, давай спать… Завтра.
Она затихает. Я лежу и слушаю, как будильник гоняет по кругу секундную стрелку:
Е-ще-ме-сяц-и-все, е-ще-ме-сяц-и-все.
Еще месяц.
И все.
— Образ жизни?
— Средство передвижения.
Костюм, галстук, кейс. Легкая снисходительность в голосе. Ровесник. Может, чуть старше.
— Далеко?
— В Крым.
— Отпуск?
— Да нет… так, побродить.
Оживающий лес разворачивался серо-зеленым занавесом. Кюветы были переполнены до краев, и под жухлой травой угадывалась бурая ржавчина торфяной воды. Юное солнце разогревало свежий утренний воздух.
— А чего не на поезде?
— Что?
— Чего не на поезде, спрашиваю?
— А-а… С деньгами напряг.
— Не работаешь, что ли?
Помесь наглости с непосредственностью. Такие обо всем выспросят не смущаясь, вплоть до метража комнат, а о себе, в свою очередь, ни гугу — уклончиво, с неохотой, — то ли стыдятся, то ли шифруются, не поймешь.
— На больничном сижу.
— Да? И чем же ты болен?
Нотки сарказма, сквознячок превосходства и сразу на «ты» — классический жлоб!
— Дорожной лихорадкой. Весеннее обострение, синдром перекати-поля.
Не, не улыбнулся — чересчур правильный. Может, выйти, пока далеко не отъехали?
— И сколько такое обострение длится?
— Непредсказуемо. Только в процессе лечения понимаешь: о, прошло!
— А лечишь, я так понимаю, бродяжничеством?
— Точно. Подобное — подобным, как в гомеопатии.
— А работой лечить пробовал? И деньги появятся, и в машины впрашиваться не придется.
У-у-у, как все запущено! Совсем квадратный.
— А разве я к вам напрашивался? Сами остановились.
— Остановился. Интуицию проверить свою.
О как! Ни больше ни меньше.
— Ну и как, проверили?
— Проверил. Не ошибся.