В этот вечер Аким Евсеич допоздна засиделся в доме Марьи Алексевны. В кабинет доставили купленный накануне новенький сейф с хитроумным замком, и Аким Евсеич аккуратно разместил в нём деловые бумаги. А разместив, дважды попробовал отомкнуть и замкнуть, дабы не забыть порядок и не попасть впросак. Из дома выходил поздним вечером, за экипажем вовремя Акинфия не послал, а теперь во флигеле все окна были темны, видать спят и Акинфий, и Настасья. Свою пролётку тоже отпустил, поскольку не знал, как долго придётся ждать доставки и установки сейфа. Вот и получалось, что приходится возвращаться одному по темноте. Вроде и недалече, но темень на улицах, самоё время для лихих людей. Смазанные заботливой рукой Акинфия дверные петли и замок, не издали ни единого звука, и Аким Евсеич аккуратно замкнув своим ключом дверь, стал осторожно спускаться по лестнице. И тут вдруг услышал негромкий мужской голос. "Предчувствие не обмануло, — подумал он. — Зная, что хозяйка в отъезде, воры решили проникнуть в дом". Но одному с лихими людьми не справиться. Надо как-то разбудить Акинфия. Шорохи и приглушенные голоса доносились из беседки. Понятное дело, там прячутся злоумышленники. Аким Евсеич пригнулся и тихонько стал красться мимо беседки к флигелю. Но сделать это бесшумно в темноте у него не получилось, какая-то ветка треснула под ногами.
— Ах ты, котяра! — Услышал Аким Евсеич и тяжелая точеная балясина, приготовленная Акинфием для ремонта беседки, с размаху прилетела Акиму Евсеичу в спину.
— А-а-а! — не сдержался он.
— Что за чёрт? Это и не кот вовсе? — послышалось из беседки. В этот момент, не помня себя от страха, Аким Евсеич уже не скрываясь, кинулся к флигелю и, что было мочи, заколотил в дверь, крича:
— Воры, Акинфий, воры, убийцы!
Акинфий выскочил в исподнем белье с тем, что попалось под руку, а попалась толстенная деревянная перекладина, бог весть зачем и сколько стоявшая у дверей. Увидев вывалянного в листве и пыли Акима Евсеича, да ещё согнутого в три погибели, указывающего пальцем на беседку, Акинфий, недолго думая, кинулся туда. Из беседки ему на встречу, как чёрт из табакерки, выскочил человек, явно хлипкого, по меркам Акинфия, телосложения и чтобы не испытывать судьбу, Акинфий перепоясал этого "чёрта" перекладиной.
В наступившей тишине отчетливо послышался звук, вроде как маленький щенок заскулил. Но вначале надо было связать пойманного злодея, благо тот лежал лицом вниз, распластав по сторонам руки. Связав их верёвкой, Акинфий этой же верёвкой решил привязать вора к перилам крыльца, чтоб не сбёг, и, перевернув лицом вверх, подтащил поближе.
— Аким Евсеич, вы бы глянули… кого мы изловили?
— Вора, лиходея, убийцу! — потирая ушибленную поясницу, возмущался Аким Евсеич, но всё-таки наклонился и ахнул!
— Так это же… как же вы… Алексей Петрович? Зачем же… и что, скажите на милость, вы считай что ночью, в чужой беседке промышляли? — растерялся и удивился от такого поворота Аким Евсеич.
Сынок городского головы хлюпал разбитым носом и молчал.
— Вот и я говорю, чего вам барин не хватает, что по ночам шастаете по чужим дворам? Настасья! — крикнул Акинфий жену.
— Тут я, тут.
— Принеси-ка ковш водицы, да чистую тряпицу, — приглядывался к носу Алексея Петровича Акинфий.
Тем временем Аким Евсеич решил выяснить: кто же так жалобно скулит в беседке? И, взяв со стола фонарь, охая и придерживаясь за поясницу, направился туда.
Оказалось, тоненько скулила жена мясника. Дама в роскошном платье дергала себя за подол непомерно широкой юбки. Юбка на кринолине зацепилась за обломок той самой балясины, которую Акинфий собирался заменить и уже приготовил новую, ту, что и была пущена по Акиму Евсеичу. Дама и так и этак пыталась освободиться, но кринолин, скрученный из конского волоса, надежно удерживал её в беседке.
— Меланья Евстафьевна, Боже мой! Голубушка! Я сейчас, сейчас… — суетился Аким Евсеич, но ушибленная поясница не позволяла наклониться настолько, чтобы отцепить подол.
— Вы погодите, я сей момент. Акинфий! — что было мочи, закричал Аким Евсеич. — Поди сюда!
Потом Аким Евсеич и Алексей Петрович сидели на крыльце флигеля, для Миланьи Евстафьевны Настасья вынесла стул, а сама возилась с какими-то мазями и травками. Акинфий искал в беседке кусок подола юбки жены мясника, потому как она проливала слёзы в страхе перед объяснением с мужем.
— Он из меня отбивную сделает! Ей Богу, — божилась она.
— Ох, матушки мои, — потирал ушибленную поясницу Аким Евсеич. — Мне-то за что обломилось?
— И что вас угораздило вырядиться в этот кринолин?! — хлюпал разбитым носом сынок городского головы.
— Для вас старалась. Вы с благородными барышнями общаться приучены, — оправдывалась мясничиа, — а они всё больше в кринолине!
— Они в кринолине с младых ногтей! Вы, матушка…
— Какая я вам матушка?! — обиделась мясничиха.
Но Алексей Петрович только невозмутимо повёл плечами, поскольку был холост и супружеской ревности не опасался.
— Я бы на вашем месте поостерёгся, — кивнул в сторону Алексея Петровича Акинфий, подавая мясничихе найденный клочок юбки. — Это из Меланьи Естафьевны, как она изволила выразиться, муж отбивную сделает. А вы, Алексей Петрович, разве что на рагу сгодитесь. Мясца-то в вас никакого. А мясник мужик крепкий. Я видал, как он топором машет. Свинью надысь разделал в три удара.
— Так, может, меня тут и вовсе не было! — Швыргнул разбитым и на глазах опухающим носом сынок городского головы.
— И кто ж это вас тогда так разукрасил? — съехидничала обиженная мясничиха. — Нет, чтобы за честь дамы вступиться, он в кусты!
— Вот, Аким Евсеич, отдадите эту склянку Дуняшке, она знает, что с ней делать, чтобы поясница ваша не болела, не свербела. — Анастасия протянула Акиму Евсеичу банку и повернулась к Алексею Петровичу:
— А это вам. А то к утру под глазами такие круги образуются, что батюшке вашему и без слов многое станет понятным. Бодяга это, взвар травяной. Мочите тряпицу и прикладывайте к синякам. — Алексей поморщился, но бутылку принял.
— Но вы как хотите, а я домой. Проводи меня, что ли, Акинфий? На сегодня с меня приключений достаточно. — И Аким Евсеич, не спеша, поднялся с крыльца.
— Погодите, Аким Евсеич, пару слов… приватно, так сказать… — сынок городского головы, видимо осознал надвигающуюся опасность. Отойдя немного в сторону, он стал просить ничего никому не рассказывать про эту историю. Синяки свои он как-нибудь батюшке объяснит. Подол Меланья заштопает. Так что всё шито, крыто будет.
— А я взамен вашего молчания, вам, какую пожелаете, услугу окажу.
Аким Евсеич помолчал, подумал и решил, что распускать про сына городского головы дурные слухи, даже если это чистая правда, только себе во вред. А так, вот он случай, не жаль и болящей поясницы.
— Есть одно дело, в коем вы можете мне поспособствовать.
— Я к вашим услугам, — картинно кивнул на глазах распухающим носом Алексей Петрович.
— Откажитесь от желания жениться на моей дочери.
— Но сегодняшний случай… я же пока холост… А молодому мужчине, в силе… э… каждодневный пост тягостен.
— Как хотите, вы сами просили об одолжении. Но теперь у меня будет причина для отказа. Так не лучше ли вам всё-таки передумать?
Первый бал Натали