Натали готовилась к первому в своей жизни балу.
— Батюшка, как же быть? Мазурку или котильон я буду вынуждена пропустить, ведь приглашение на мазурку, например, может сделать только хорошо знакомый кавалер. А меня на балу никто не знает!
— Хм, ты права, — улыбнулся Аким Евсеич. — Поэтому танцевать мазурку ты будешь со мной.
— Но, папенька? Как же… — растерялась Натали, — столько лет прошло со смерти матушки, я и не припомню, чтобы вы когда-либо за эти годы танцевали.
— Вот поэтому я нанял учителя, который даст нам с тобой несколько уроков. Ты хоть и обучалась танцам и манерам, но это твой первый бал. Нам очень важно обратить на тебя внимание с лучшей стороны.
— Папенька, а котильон?
— Показать, что мы никого не знаем в кругах этого общества — очень не выгодная позиция. Хотя недалека от истины. На котильон уже напрашивался сынок городского головы…
Натали непроизвольно встала, будто что-то хотела сказать, но передумала. Аким Евсеич посмотрел на дочь продолжительным взглядом:
— Натали, Алексей Петрович молод и привлекателен. Дамы на него… кхе, кхе… как пчёлы на мёд… в общем я хочу сказать, что репутация его в обществе может тебя скомпрометировать.
— Это как же, батюшка? Он молод, красив, богат, хорошего происхождения! Многие семьи желали бы иметь его в зятьях!
И Аким Евсеич решился рассказать про случай в беседке.
— Батюшка, — щеки Натали порозовели, но глаза блестели и улыбались: — не думаете же вы, что молодой мужчина в расцвете сил ведёт монашеский образ жизни?
Теперь пришла очередь растеряться Акиму Евсеичу. Он не то чтобы не знал, что ответить, его поразило подобное отношение дочери.
— А не думаешь ли ты, дочь моя, что для мужчины, который многие годы занимался мотовством и кутежом, семейная жизнь с одной женщиной окажется скучным бременем? И страдать в большей степени будет жена. Ему общество будет многое прощать, тебе — ничего.
— Но… в нашем городе выбор не велик. Да и Алексей Петрович вполне может не заинтересоваться мной. И мы попусту рассуждаем на эту тему.
— Натали, ты упустила из виду, что на бал мы едем в уездный город. А тамошних кавалеров ты и в глаза не видала. Так что и судить пока не можешь: кто более достоин твоего внимания. А вот, чтобы иметь возможность судить, да рядить — тебе необходимо произвести наилучшее впечатление на этом балу.
— Да, батюшка, мне пришла посылка с заграничной бальной книжкой красного цвета с золочёной окантовкой и карандашик к ней. Вы посмотрите: как изыскано оформлены странички!
— Как бы с платьем не опоздать?
— Батюшка, по совету Марьи Алексевны, я заказала платье цвета бордо.
— Натали, но на бал приняты белые платья…
— Да, в основном для молодых, незамужних девиц. А я… вдова и мне позволительны наряды. Да и потом, сегодня я ещё в чёрном платье, а завтра буду порхать в белом. В обществе могут сказать, что и думать забыла о дорогом супруге.
— Но траур, и в самом деле, миновал.
Натали несколько замялась, будто набираясь решимости, и заговорила:
— Для вас, батюшка, я думаю не секрет, что в обществе много говорят о… вдове вампира… обо мне, батюшка.
— Не будешь же ты поддерживать досужие разговоры?
— Почему досужие?
Такой намёк на запретную в их разговорах тему, больно царапнул душу Акима Евсеича, но он промолчал, ожидая, что скажет Натали далее.
— Отчего не поддержать полунамёком, чтобы выгодно отличиться от других? Ведь на этот бал привезут столько молодых девиц в роскошных платьях и цветах! Все схожи своей юностью и белыми нарядами, кавалерам отличать их разве что по внешности родителей, дабы не ошибиться приданным. А мне, как даме, позволительно бриллиантовое украшение и более яркое платье. — Натали вздохнула, немного помолчала и продолжила: — Флёр подобных разговоров нисколько меня не компрометирует. Моя репутация за годы траура столь безупречна, что те таинственные слухи, которые витают в обществе, как аромат хорошей пищи возбуждает аппетит, возбуждают и привлекают ко мне внимание. — В комнате повисло долгое молчание.
— Натали, я понял о каких бриллиантах ты говоришь… Да, бант-склаваж твоей матушки я утаил от твоего покойного супруга, поскольку это единственная вещь, которую я много лет храню, как память о моей дорогой супруге. А для него это были бы всего лишь бриллианты, он бы понёс бант к скупщику, его бы касались разные люди… А этот бант-склаваж помнит прикосновенье пальцев твоей матушки. С тех пор, как она его собственноручно убрала в этот футляр, я на него лишь иногда позволял себе смотреть. И знаешь, у меня было такое чувство, будто говорил со своей любимой женой.
В футляре на красном шёлке лежала чёрная бархотка на шею, к которой крепилось небольшое ожерелье в виде банта из белого золота. В центре благородная шпинель яркого красного цвета, заключённая в легкий, воздушный узор белоснежного бриллиантового кружева.
Нарядное, таинственное, полное изящества и тонкого кокетства женское украшение.
— Вот видишь, как кстати я заказала платье цвета бордо! Эта ткань сильнее оттенит красный цвет камня, цвет крови…
— Крови? Натали, меня пугают твои взгляды на жизнь. Ты ещё так молода…
— Ах, батюшка, это всё романы. Романы! — улыбалась дочь.
— Да, неумеренное чтение ни к чему хорошему не привело, хотя я полагал наоборот — ты наберёшься из книг ума-разума.
— Батюшка, платье прекрасно! Прекрасно! — искренне радовалась Натали.
— Да, выставленный за платье счёт поверг меня в изумление. Уж не из чистого ли золота оно сшито? — вздохнул Аким Евсеич.
— А ещё прюнелевые туфельки… — продолжала радоваться Натали, глядя на батюшку, явно делавшего строгий вид, а на самом деле…
А на самом деле Аким Евсеич находился в полном смятении. Ведь, если говорить по чести, то и в его жизни это был первый бал. И это в его-то годы?
— Да, да. И веер в тон платья и перчатки… Я знаю, знаю, Натали. Все счета уже оплачены.
В этот вечер городской голова рвал и метал.
— Алексей! Чёрт возьми! Это первый бал Натальи Акимовны. И ты на правах… давнего знакомого, всё-таки мы с её батюшкой четвёртый год дела ведём рука об руку, так вот, на правах хорошего знакомого ты бы мог танцевать с его дочерью мазурку. А после мазурки, как известно, следует застолье. И ты бы повел свою даму, то есть Наталью Акимовну к столу, и мог бы ухаживать за ней и беседовать всё время, проведённое за столом! Но Алексей! Как же тебя угораздило? Э-э-эх!
— Батюшка, тут нет моей вины! Это лихие люди напали на меня. И я смело и лихо отбивался, вот и повредил нос! Но синяки уже почти сошли, разве что самая малость…
— Это бал, Алексей Петрович! — Городской голова дошагал до угла кабинета, остановился: — Остаётся одно: я с Акимом Евсеичем уговорюсь, что мазурку с Натали танцую я, а он с твоей матушкой! Потому что прощелыг, желающих пристроиться к наследству Кузьмы Федотыча, да ещё получить жену красавицу строго воспитания, пруд пруди!
Перед балом вечером Аким Евсеич приватно решал с Петром Алексеевичем финансовые вопросы строительства. И когда деловая часть беседы к обоюдному удовольствию была завершена, городской голова так прямо и сказал:
— А не пригласить ли мне завтра на мазурку Наталью Акимовну? По всем правилам этикета это будет уместно, поскольку сын мой ещё не оправился от того разбойного нападения, о коем вам известно.
Такое предложение было очень кстати. Аким Евсеич понимал, что других высокопоставленных знакомых у него и его дочери на этом балу просто не будет. А городской голова человек женатый, уважаемый, так что это только на руку Натали. Но унижать достоинство дочери скорым согласием, тоже не следовало. И он принял задумчивый вид. Однако, увидев некое выражение на лице городского головы, тут же остерёгся переборщить:
— Пётр Алексеевич, но ваша супруга… пожелает ли она принять моё предложение на мазурку? — как бы пояснил свою задумчивость.
— Хм? — улыбнулся в усы голова. — Я со своей стороны… ну уж и вы не упустите момента. Должен же я поддержать дочь своего казначея?
Бал начался с торжественного полонеза. В первой паре шел генерал-губернатор с супругой, за ним следовали гости в соответствии со своей важностью. Натали пригласил Петр Алексеевич. Их пара танцевала третья по счёту. Аким Евсеич пригласил его супругу, и она записала его в свою бальную книжечку. Жена городского головы всё ещё была красива, хоть и имела взрослого сына. И вот Аким Евсеич в её бальной книжке записан на мазурку, а Пётр Алексеевич записан в книжке Натали.
Между танцами Аким Евсеич случайно стал свидетелем такого разговора:
— А не знакомы ли вы, любезный князь с той дамой в платье цвета бордо?
— Как? Вы не слышали эту леденящую душу историю?
— И что же это за ужасная история?
— О-о-о!!! Это та самая вдова вампира! — и далее зашептал что-то на ухо своему слушателю.
— А красива, чёрт возьми, как красива! Тут любой не устоит, вот и сам вампир… Но при ней внимательный… хотя и не молодой кавалер. Так и не выпускает её из виду!
— Вы зря насмехаетесь над моей историей. Я лично знаю свидетелей видевших восставшего из гроба Кузьму Федотыча! А при ней не кавалер вовсе. Вы, очевидно, прослушали, когда представляли? Это её батюшка.
— Да-а-а? Прелюбопытный факт. За такой и с того света не грех явиться! Кхм! А не сможете ли вы представить меня вдове? Или её батюшке?
— Я не знаком лично, но у графини Н-ской будет бал, а она знакома с женой городского головы, а он сегодня танцевал со вдовой мазурку!
— Хм!
Подслушивать разговор далее, стоя за колонной, стало неудобно, но вероятно, приглашение на бал к графине Н-ской он и Натали получат. Стараясь оставаться незамеченным, Аким Евсеич отошёл в сторону.
Бал был в разгаре, когда ведущий громко объявил:
— Граф и графиня Дагомышские, графиня Мария Алексеевна Стажено- Дагомышская!
Сердце Акима Евсеича вдруг пропустило удар и застучало громко, громко. В залу вошла Марья Алексевна в сопровождении сухощавой, бледной, но изыскано одетой дамы и красавца мужчины. Аким Евсеич подумал: "Это он". И чёрный пиджак, и чёрный жилет, и белый галстук из дорогой ткани, сшитые лучшим портным, и даже лакированные кожаные ботинки, и сам он в этой одежде — всё вдруг показалось Акиму Евсеичу каким-то тусклым, жалким, по сравнению с красавцем графом! Но неведомая сила толкнула его и он, приняв спокойное выражение лица, направился в сторону Марьи Алексевны. На один танец, как он считал, мог рассчитывать!
— Позвольте представить казначея Бирючинского строительного товарищества на паях Письменного Акима Евссеича. — Марья Алексевна представила его графу и графини.
Кровь стучала в висках, и жар разливался по телу от лёгкого прикосновения её пальцев к его руке, и даже ткань перчаток не была помехой для захватившего его чувства! Он танцевал на балу с самой прекрасной из женщин — Марьей Алексеевной! И Венский вальс кружил их по залу, а её прикосновения кружили ему голову.
— Сегодня после полуночи в том же доме. Помните, где я останавливалась тут прежде? — Аким Евсеич не сразу уразумел, о чём с вежливым выражением лица, чуть слышно сказала она.
— Да, но…
— Моя служанка встретит вас. Не смотрите на меня столь пристально. И более сегодня не подходите.
Граф танцевал со своей женой и был изыскано предупредителен к ней, и всего лишь учтиво вежлив по отношению Марьи Алексеевны. Стороннему наблюдателю такое поведение казалось нормальным, но Аким Евсеич знал нечто такое, что раздражало и злило одновременно. Он вдруг воочию увидел, что увлечён женщиной, которая родила другому мужчине вне брака двоих детей, и теперь этот мужчина источает холодную вежливость по отношению к ней! Этот учтивый обман раздражал и злил Акима Евсеича. Но с другой стороны такое поведение графа давало надежду на то, что их отношения с Марьей Алексевной окончены.
Бал завершался далеко за полночь, но Марья Алексевна назначила ему встречу сразу после полуночи. И значит, следовало вежливо и незаметно покинуть бал, доставив Натали в арендованную небольшую, но вполне приличную квартиру. И потом… уехать на тайное свидание! Злость сменилась ликованием. Он был счастлив!
— Батюшка, в моей бальной книжке заранее расписан следующий танец. Вы не предупредили о раннем уходе.
— Хорошо. Но всем остальным кавалерам, придётся вежливо отказать, если таковые обратятся.
Следующий танец Аким Евсеич пропустил, посетив буфет и выпив там бокал великолепного розового французского шампанского. После чего, не акцентируя внимания на своём уходе, Аким Евсеич увёз дочь с продолжающегося бала, не только потому, что сам спешил на свидание, но и решив, что не стоит лишнего глаза мозолить. Неожиданное исчезновение тоже должно привлечь некоторое внимание.
Любовь и слёзы