Парадный въезд, в дом, где теперь проживала Марья Алексеевна, представлял собой ворота, рядом с которыми располагалась сторожка привратника. Сразу за воротами начиналась подъездная аллея, ведущая к мраморным ступеням лестницы с роскошной балюстрадой. По бокам аллеи шумел старый парк. Что он прятал в своей глубине — сказать невозможно. Входная дубовая дверь впечатляла внушительными размерами. Наддверную панель украшал герб графа, обрамлённый закрученным узором листьев аканта с мордами крылатых чудищ по бокам.
Привратник, старый парк, роскошный въезд и входная дверь — буквально каждая деталь дома и прилегающего пространства, говорили о знатности и величии рода. Но была во всем том какая-то лёгкая запущенность, будто нерадивые слуги спустя рукава выполняли свои обязанности. По углам лестницы ветерок шуршал засохшей листвой, а встретивший привратник имел неопрятный и заспанный вид. Всё это никак не вязалось с Марьей Алексеевной, которая с недавних пор была здесь хозяйкой.
Примерно такое же впечатление производил дом изнутри. И вроде бы горело множество свечей, да и на дворе стоял ранний вечер, так что свет проникал через окна, но то ли свечи были плохи, то ли окна давно не мыты, только неуютный полумрак заставлял втягивать голову в плечи и оглядываться по сторонам.
— Бедная, бедная Марья Алексеевна, но, возможно, её жертва оправдана, — шепнула Натали, оглядывая всю эту неухоженную роскошь. Аким Евсеич только палец к губам приложил:
— Молчи. У этих стен могут быть уши.
Разговор тоже получился странный. Марья Алексеевна не переставая жаловалась на недомогание и расстроенные нервы. Натали с томной грустью отвечала ей:
— Ах, мне это так знакомо! Когда я выпорхнула из родного гнезда, то теперешний мой дом тогда тоже наводил на меня меланхолию. Но мой супруг, упокой Господи его душу, вызвал ко мне доктора…
— Простите, но даже церковный батюшка признал Кузьму Федотыча вампиром… а вы обращаетесь к Господу? — слабым голосом пролепетала графиня.
— Я только исполняю долг вдовы. И вот мой супруг пригласил ко мне врача, коей в его присутствии осмотрел меня и выписал микстуру… от хандры.
— Натали! — Аким Евсеич даже в лице изменился, догадываясь, к чему клонит его дочь.
— Микстура без цвета, без запаха, она навевала на меня длительный, очень длительный спокойный сон.
— Ах, у меня есть нюхательная соль, но не могу же я всё время проводить в дрёме.
— Я вас понимаю. Ваш супруг тяжело болен и душа ваша обливается кровью, глядя на его страдания… которые продлятся неизвестно сколько.
— Да, да. Вы, вы… правы. Продолжайте, говорите, я вас слушаю.
— Чтобы снискать покой душе, достаточно принять эту микстуру и сон будет длительным и безмятежным.
— Но проснувшись… — вдруг графиня подалась вперёд и замолчала на полуслове. Натали чуть склонила голову, подняв к верху глаза, и молитвенно сложив руки:
— Ах, простите, забыла предупредить. Если у вас есть привычка выпивать за ужином бокал вина, то придётся от неё отказаться.
— Почему?
— Эта микстура при соединении с алкоголем многократно усиливает своё действие и тогда…
— Сон может быть очень долгим? Возможно не одну ночь? — быстрым шёпотом спросила графиня.
— М… это предупреждение врача, которое я передаю вам в точности.
— Натали, мы злоупотребляем гостеприимством графини. Полагаю, нам пора домой. — Занервничал Аким Евсеич.
— И кто же этот доктор, у которого есть это… спасительное средство?
— Наш Бирючинский лекарь, — улыбнулась Натали. — Но сам он, похоже, не подозревает, сколь благотворно для страдающего женского сердца это лекарство.
— Ах, я понимаю, что в Бирючинске накопилось множество хозяйственных дел, требующих моего присутствия, — вдруг неожиданно громко проговорила Марья Алексеевна, явно рассчитывая быть услышанной соглядатаями мужа. — И как только буду в силах, обязательно приеду. И поверьте, сумею отблагодарить за… оказанную услугу.
Аким Евсеич собрался было сказать, что такой необходимости нет, но Натали поднялась из кресла:
— Батюшка, как всегда прав, мы злоупотребляем вашим гостеприимством. И нам, действительно, пора откланяться. — Натали грустно, с едва уловимой, странной улыбкой посмотрела на Марью Алексеевну, которая расширившимися зрачками смотрела мимо гостей, будто видела нечто совсем другое.
Акиму Евсеичу казалось, что ему сниться дурной сон. Он одновременно понимал и не понимал всё происходящее. Но, возможно, в мыслях Натали не было никакого умысла, а та страшная догадка, что родилась у него в мозгу, это он себе надумал, ведь откуда Натали знать истинное положение Марии Алексеевны? А уж её стремление избавиться от больного и нелюбимого мужа — тайна за семью печатями. По крайней мере, он об этом ничего не рассказывал дочери. Так откуда же ей знать? Нет, это все его воображение, и только!
В Бирючинске, как в тихом омуте, всё было по-прежнему. Аким Есвеич с головой погрузился в накопившиеся счета. Натали читала книги, изредка принимала визитёров и скучала, скучала. Ответные визиты совместные с батюшкой — тоже не особо развлекали. Такой ли она представляла свою жизнь после окончания траура?
Как-то, не вынеся домашней скуки, Натали прогуливалась по тротуару. Вдруг рядом с ней остановилась карета, из которой заведённой пружиной выскочил Алексей Петрович:
— Наталья Акимовна, — раскланялся он, — пожалуйте ручку. — И целуя, чуть задержал её ладонь в своих руках.
— Какая скука! Просто смертная скука! А в уездном городе в театре идут представления! Господа делают визиты и балы… балы… балы…
Он что-то ещё говорил, но у Натали вдруг сладостно заныло под ложечкой, и даже слегка закружилась голова от едва улавливаемого амбре молодого мужчины.
— У вас от городской духоты кружится голова? — он обхватил её за талию. — Я отвезу вас домой. — Легче пушинки поднял на руки. Кучер открыл дверцу кареты, и Натали очутилась лицом к лицу с Алексеем Петровичем в сладостном полумраке. Она чувствовала его горячее дыхание и руки, которые всё жарче и неосторожнее обнимали её.
— Не надо… Зачем вы… — но голос её был слаб и дыхание прерывисто. Он высунулся в окошко кареты, крикнул:
— Гони!
Но кучер, ни раз побывавший со своим хозяином в разных переделках, указал кнутом в сторону. А там, на обочине остановились две кумушки, с любопытством наблюдая эту сцену.
— Гони срочно к дому Натальи Акимовны. Да потом тем же ходом за доктором!
— Ах! Ох! — закудахтали любопытствующие.
— Не видите, даме дурно! — крикнул им и спрятался за шторой. Карета рванула с места, но уже за ближайшим углом кони еле поплелись. Видно кучер хорошо был вымуштрован своим хозяином. И подобные обстоятельства понимал до тонкости.
Аким Евсеич как раз проверял расходы по новому доходному дому, когда к нему примчался посыльный с сообщением, что Наталью Акимовну почти без чувств доставил домой на своей карете Алексей Петрович.
— Что с Натали?
— Говорят, ей стало дурно во время пешей прогулки.
— И… каким боком… э… Алексей Петрович?
— Говорят, проезжал мимо, успел подхватить…
— Однако всё-таки успел!
— Так ведь ежели бы упала…
— Молчи! Сам разберусь! — и заспешил в пролётку.
Возле дома Натальи Акимовны стояла карта городского головы и дрожки врача. Натали сидела в кресле возле окна с распахнутыми створками, с холодным компрессом на голове. Судя по тому, как поморщился доктор, Алексей Петрович по второму кругу начал свой рассказ:
— Выглянув из кареты, я увидел Наталью Акимовну и… походка её показалась мне… э… нетвёрдой вроде как. Да и невежливо: проехать мимо знакомой дамы, не поздоровавшись. Велел вознице приостановиться. И тут вижу, дочь ваша пошатнулась! Я на ходу, карета-то ещё не остановилась, выскочил и, слава Богу, успел подхватить её на руки. Две девицы видели, не дадут соврать, именно так всё и было.
— Ну что ж? Коли так… благодарствую вам. И прошу простить, мне необходимо побеседовать с доктором.
Алексей Петрович раскланялся и уехал. А Аким Евсеич подошёл к Натали. От всегдашней бледности не осталось и следа. Щеки горели пунцовым цветом.
— Как ты? У тебя жар?
— Позвольте? — доктор тронул его за локоть. — Давайте отойдём и я всё вам объясню. Вы не волнуйтесь, сейчас вашей дочери ничего не угрожает. Пойдёмте. — И доктор отвел Акима Евсеича в дальний угол комнаты.
— Э… вопрос очень деликатный, но кто кроме родного отца… э…
— Говорите же, говорите, не тяните!
— Наталья Акимовна в самом расцвете сил, на хорошем питании, повар у вас, замечу…
— Её что, отравили? — ужаснулся Аким Евсеич.
— Бог с вами! Хочу сказать, отменный повар. Хорошее питание, праздная жизнь, хорошее здоровье — вот молодость и требует… э… значит…
— Чего-с требует?
— Замуж вам надобно отдавать Наталью Акимовну. А то у неё чуть удар не случился. Вон, щёки пылают как!
— Хм. Глупости. Где это видано, чтобы… — и Аким Евсеич вдруг почувствовал, что говорит уж ежели не голосом, то точно на манер упокоившегося зятя Кузьмы Федотыча. — Вон монашки в монастыре живут, и ничего. В обмороки не падают!
— Вы их пищу видели? А ещё посты. А каждодневные молитвы и всякие там епитимьи, да и работы там хватает. А ваша дочь… ну какое сравнение?
— И это всё, доктор?
— А что ещё? Хм, но должен вам сказать, в монастыре… тоже всякое бывает. Хотя, простите великодушно. Дело это ваше, семейное, я с чисто медицинской стороны вопроса.
Доктор уехал, а Аким Евсеич опустился на маленький пуфик возле кресла дочери.
— Натали? Посмотри на меня. Натали? — Ласково повернул к себе лицо дочери. — Он прокутит с таким трудом добытое состояние! Он пустит тебя по миру! Желаешь ли ты опять возвратиться в скудную лавку тряпичника, вместо красивых и модных нарядов? Он будет обманывать тебя, он ветреник. Согласна ли ты делить его с другими женщинами?
— Батюшка! — Натали уткнув лицо в плечо отца, плакала навзрыд!
— В объятьях молодого и красивого мужа ты утешишься. Поверь.
— Нет! Нет! — рыдала Натали.
— Натали, ты забываешься, Алексей Петрович пока не сватался и даже никакого деликатного намека не делал!
— Он пожалеет! Он, он…
— Конечно, конечно. Ты будешь идти в полонезе на роскошном балу под руку с молодым, богатым и знатным господином, а он, он будет стоять у стены и кусать локти! Вот и кстати, я получил письмо от князя Самойлова, он пишет, что желает приехать вместе с семьёй к нам в Бирючинск взглянуть на наши… чудеса.
Происшествие на могиле вампира