Укатанная многими подводами просёлочная дорога петляла среди бескрайних полей, кое-где перемежающихся перелесками. Ехать до Озерков не сказать, что далече, но ухабы и крупные камни, выпирающие во многих местах по всей дороге, не позволяли дать лошадям прыти. И пара гнедых коней, отгоняя чёрными хвостами паутов и всяких мелких кусачих насекомых, еле тащилась, изнывая от скуки. Скучали и седоки.
— Это что же, Пётр Алексеевич, кругом поля, местность ровная, что твой стол, а дорога виляет, будто бычок по малой нужде ходил? — вздохнул Аким Евсеич, всматриваясь в бесконечную бурую ленту, петляющую до самого горизонта.
— Сам диву даюсь. Помнится, с папенькой из Озерков ехали, я ещё мальцом был, тоже у него спрашивал. — Пётр Алексеевич улыбнулся в усы: — Так он сказал, что для бешеной собаки семь вёрст не крюк.
— Выходит, дорогу бешеная собака прокладывала?
— Не-е-е. Говорят, пьяные мужики, из города возвращаясь, зигзагами дорогу-то и протоптали, — хохотнул городской голова. — А там, пёс его знает. Сколько помню в нашем уезде все они такие.
— Кто? Мужики?
— Дороги, — опять хохотнул голова. Настроение у него явно поднималось по мере приближения к Озеркам.
Так, коротая время в разговоре о том о сём, они выехали на пригорок. И тут Акиму Евсеичу открылась сказочная картина. Меж зелёных склонов невысоких холмов круглые, словно блюдца, смотрели в небо пять голубых озер. Вокруг каждого густо зелёным кудрявым кольцом разрослись деревья и кустарники. А дорога, по которой они ехали, сделав лихой завиток, входила в деревеньку.
— Вон, вон, видите? — не вытерпел и поднялся на ноги городской голова. — Жёлтый дом, как игрушечка стоит! — И столько радости звучало в его голосе, что Аким Евсеич тоже невольно стал всматриваться вдаль. И действительно увидел двухэтажный барский дом, окруженный, по-видимому, парком, парой флигелей по бокам, и ещё какими-то постройками, рассмотреть которые пока было невозможно.
— А девки, Аким Евсеич, какие девки в Озерках! — жарко зашептал в самое ухо бывшего писаря городской голова.
— Так ведь… грех непростительный! — смутился Аким Евсеич.
— А вот пусть тот камень в нас кинет, кто без греха! — ерзал на сиденье Петр Алексеевич.
— Ждут, наверное вас, жарят, парят, баньку топят, — перевёл скользкую тему Аким Евсеич.
— Ан, нет! Не угадали. Я, так сказать, как снег на голову — нежданно-негаданно! Уж проверка, так проверка!
— Да-а-а… — немного растерялся Аким Евсеич, не любивший никаких сюрпризов и неожиданностей. Тем более тут, как ему казалось, ничего хорошего ожидать не приходилось. Тем временем повозка подкатила к барской усадьбе и остановилась возле ворот, которые, казалось, были выполнены из кружев, а не из тяжелого и хрупкого чугуна. Поражённый красотой этих ворот, Аким Евсеич поинтересовался: не один ли и тот же мастер выполнил эти ворота и те, что ему Пётр Алексеевич "сватает"?
— Нет. Эти ровесники моего деда, он их ставил. А твои, — как о решённом вопросе высказался голова, — твои внук того мастера делал. Дед по чугунному литью мастер был, а внук, вишь, в ковку ударился.
— Это же сколько будут стоит мои ворота? — ужаснулся Аким Евсеич. — Не придётся ли мне их пожизненно отрабатывать?
Городской голова кашлянул в кулак, хитро улыбнулся:
— Ни Боже мой! Ну, когда по-дружески вот так съездим вместе с ревизией. Опять же природа, отдых, ну и грешные дела, разумеется.
— Пётр Алексеевич, куда мне такие?
— Слышал я, граф Сташено-Дагомышский за ремонт своего дворца взялся…
— Так ить там каждая копеечка на счету.
— Оно так. А ворота у него на въезде проржавели. То и гляди рухнут, да кого из гостей придавят! Я тебе новые по сходной цене отдам. А уж там как вы с графом между собой договоритесь — моё дело сторона. Чистая выгода и тебе, и ему. — И тут голова сменил тон на недовольный: — Да что же это такое? Привратника — след простыл! Где обретается душа беспутная?! — указал тростью на располагавшуюся возле ворот сторожку. — И из дома видать подъездную аллею!
— Так, наверно, редко открывать ворота ему приходится. Вот от скуки и направился куда-никуда. А на аллею мы пока не въехали, — но договорить Аким Евсеич не успел, по той самой аллее опрометью мчался мужик.
— Смотрите-ка, хватились!
Следом, хоть и не так прытко, размахивая веником, бежала деревенская баба, по виду, будто даже крупнее мужика.
— Ишь как засуетились! — Сбежавшаяся к крыльцу прислуга, наконец, рассмотрела за воротами повозку. К воротам спешно направился небольшой мужичок. Приблизившись, и узнав хозяина, бегом кинулся открывать ворота, да так заторопился, что обогнал бежавшего впереди мужика. Тот от неожиданности запнулся на ровном месте, и рухнул лицом на земь. Тут его и догнала баба с веником.
— Похоже, не до нас им. — Не в силах скрыть улыбку, Аким Евсеич, добавил: — Сами желали сюрприза, — и осекся. — Э… похоже это Егор Петрович… ваш… новый управляющий, — вытер мгновенно вспотевший лоб. Неужто каких дел натворил? Да назад вернётся? Только этого не хватало!
— Марфа, чёртова кукла, — совсем не зло строжился Петр Алексеевич, — это с чего ты своё начальство веником лупцуешь?
— Батюшки мои, Пётр Алексеевич, свет вы мой! — бросив веник прямо на голову Егору Петровичу, кинулась целовать руку городскому голове. И хоть одежда на Марфе была деревенская, но чистая, богато вышитая, и видно, что грязную работу этой Марфе выполнять не приходилось. Егор Петрович, тем временем, поднявшись с земли, красный как варёный рак, отряхивался от пыли. От удивления Аким Евсеич замер наманер каменной статуи. Где это видано, чтобы в имении управляющего так обихаживали? А хозяин и глазом не повёл, только усы расправил, да облобызал устроительницу побоища.
— Ладно, ладно, в доме разберёмся, — пресёк голова всякие попытки объясниться со стороны Егора Петровича. Но взглядом окинул и аккуратно скошенную траву, и чистую аллею. Крыльцо дома также показывало прилежность управляющего: чисто выметенные ступени вели к дверям, открывшимися бесшумно и легко. В доме тоже был полный порядок. Так, что если бы и возникло желание придраться, то и не нашли бы к чему.
Обильный ужин, сдобренный сливянкой местного приготовления, поверг Акима Евсеича в расслабленное состояние духа. Не в силах противостоять природе, он вышел на веранду и вдыхая чудный деревенский воздух, устроился в мягком кресле возле настежь распахнутых дверей, выходивших в сад. Как задремал, сам не заметил. Сквозь дрему ему слышался странный шёпот, и сладострастные звуки.
"Это ж надо, как деревенский воздух, против городского силён? — думал в полудрёме Аким Евсеич. — Поневоле согрешишь. И сны и мысли грешные…" — но тут вдруг встрепенулся. Ну не моги такие звуки в мыслях происходить! Окончательно выйдя из дремотного состояния, Аким Евсеич прислушался. Напротив веранды пряталась в густых плетях вечно зелёного плюша небольшая беседка. Вот оттуда и доносились обрывки сладострастных звуков. И тут Акима Евсеича осенило: "Не иначе как Егор Петрович какую-либо девицу обихаживает. Зато и получил веником от её мамаши. А вот я его сейчас! Всё-то ему неймётся!" — подумал так, и стал аккуратно пробираться к этой самой беседке, решив вначале узнать как далеко там дело зашло. А там уж видно будет. Главное, чтоб Пётр Алексеевич не раздосадовался на такое поведение управляющего, да не выгнал его взашей. Подкрался Аким Евсеич к беседке и замер за густыми ветвями. И тут слышит, как женский голос кавалера голубем сизокрылым величает, и жаркие слова говорит, призывая переместиться из беседки на сеновал.
— Мало ли, кого сюда принесёт? Да и неудобно тут.
— А помнится, прошлый раз очень даже удобно получилось, — хохотнул мужской голос. И таким знакомым показался Акиму Евсеичу этот голос, а из знакомых здесь городской голова, да бывший пимокат. Ну, ни голова же в беседке тешится? Не иначе Егор Петрович! И Аким Евсеич, не медля более, решился! Со всей прыти оббежал беседку и заскочил внутрь с криком:
— Ах ты, кот блудливый! Так вот за что тебя ве… ве… веником… — и поперхнулся на полуслове. Прямо напротив его две белых филейных половинки нижней части мужского тела, в объятии женских ножек на мгновение замерли и оба тела грохнулись на пол. Он, не имея возможности подняться в спущенных штанах, она, запутавшись в широких складках вышитой юбки. Это были городской голова и та самая крестьянка, что обихаживала бывшего пимоката веником. Аким Евсеич в растерянности проронил:
— Господи, да что ж это за напасть такая на меня? Сначала сына в беседке застукать сподобился, так балясиной прилетело. Теперь вот отца его… А прилетят, однако, кованные ворота.
— Ты… никак молишься, чего — то там про отца и сына шепчешь? — потирая ушибленные колени, спросил Петр Алексеевич. — Тоже мне, святой дух выискался!
— Простите, Христа ради, я… я подумал совсем о другом человеке.
— Ну чего встал? Испортил всю обедню! — и, повернувшись к своей даме, добавил: — Пошли, однако, Марфа, и правда, на сеновал! Не дадут тут нам покою!
На подкашивающихся ногах вернулся Аким Евсеич на веранду. Это ж надо так подсуропить самому городскому голове? Зато теперь ясно, как белый день в кого Алексей Петрович пошёл! А Натали всё вздыхает украдкой! Нет, принуждать дочь, конечно не дело, но совет родительский, не связывать жизнь с блудливым котом, он дать в праве и даже обязан!
Только устроился Аким Евсеич в прежнем кресле, да пропустил рюмку холодненькой водки под маринованный опёнок, как из комнаты на веранду бочком вошёл Егор Петрович. Весь его вид говорил о том, что дело у него к Акиму Евсеичу неординарное и крайне волнительное.
— Чего тебе, Егор Петрович? — спросил Аким Евсеич. И вроде не было, после пережитой истории никакого желания у Акима Евсеича вести разговоры — переговоры, но и кто знает, как дальше обстоятельства обернутся? А дело и у него к Егору Петровичу имелось.
— Помощь ваша нужна. Вам это ничего не будет стоить, а уж я в долгу перед вами не останусь. Помните давешнюю картину, нелицеприятную для меня?
— Да уж, отличился, нечего сказать! — покачал головой бывший писарь, а сам подумал: " Лучшего времени поговорить о халате, закопанном на могиле зятя, не придумать!"
— Все из-за Катеринки. С веником — это матушка её меня… значит…
— И за что сподобился?
— Любовь у нас с Катенькой. С обеих сторон и с моей, и с её… значится.
— Жениться собираешься? А матушка её против?
— Матушка пока против, но согласится. Куда как охотно согласится.
— Да-а-а? — начал догадываться Аким Евсеич к чему дело бывший пимокат клонит. — Ты управляющий в богатом имении, не последний человек! Так что за счастье дочери должна счесть такого зятя. — Про себя Аким Евсеич даже трепет радостный почувствовал, ведь не это ли главное, оженить пимоката вдали от Бирючинска?
— Тут дело такое… Катерина дочь не только той крестьянки с веником, но и… Петра Алексеевича.
— А-а-а… — тут у Акима Евсеича всё разложилось по полочкам. И главное вспомнил, ведь ещё когда "сватал" пимоката городскому голове на должность управляющего, тот говорил, что в имении живёт девушка, воспитанная, как настоящая барышня и отец её, очень уважаем в этой местности. Будучи человеком практичным, Аким Евсеич решил, что городскому голове услужит, пристроив незаконнорожденную дочь замуж. Да не абы как, а к вполне приличному человеку, каким вполне обоснованно считается Егор Петрович. А история та с веником… так вряд ли Петр Алексеевич осудит, сам не промах. Это с одной стороны, а с другой — пимокат на веки вечные привязан будет к Озеркам, да ещё обязанным будет по гроб жизни Акиму Евсеичу.
— Оно, конечно, — принял задумчивый, и даже озабоченный вид Аким Евсеич, — с Петром Алексеевичем, мы можно сказать на дружеской ноге. И замолвить словечко, конечно, можно.
— Да уж поспособствуйте.
— Тут в Бирючинск князья Самойловы приезжали… на могилку к Кузьме Федотычу полюбопытствовали. А там, говорят, будто опять вампир подняться пытался.
— Э… э… Я-то тут причём?
— Так обряд-то ты производил. А княгиня чуть чувств не лишилась, когда край красного бархатного халата из могилы показался!
— Что ж мне теперь уговаривать его из могилы не вылезать? — совсем не просительным, а скорее раздражённым тоном, проговорил Егор Петрович.
— А мне городского голову с какой стати уговаривать свою единокровную дочь за тебя замуж отдавать, да ещё спешно? Может у него кто другой на примете есть? Девка-то не бесприданница! — Увидев, что Егор Петрович пытается что-то возразить, жестом остановил его.
— Ну, кто без греха? А хорошее приданное… многое покрывает. Так что езжай, хочешь молебен закажи, хочешь — как хочешь, но чтоб более вампир по городу этим злополучным халатом не размахивал! Вот тогда и поговорим о твоей женитьбе.
— Опасаюсь, вдруг её матушка заподозрит…
— Так, так. Тебе-то позорить такую девку, ох как не с руки! Боком выйдет! Можно и места лишиться.
— Да и в мыслях не держал худого! Жениться честь честью желаю.
— Вот и надо было честь честью. А ты?
— Как же быть-то? — не на шутку взволновался бывший пимокат.
— Завтра ревизию у тебя начну. А тебя… а тебя отправлю в Бирючинск. Записку на стройку подручному передашь. Ну и заодно… про халат не забудь. За пару дней обернёшься. А я к твоему возвращению… уж так и быть, поспособствую скорейшей свадьбе, ежели воровства не обнаружу!
— Ежели какую бумагу пропустил, что не надлежаще оформил, не взыщите строго. За дорого ничего не покупал, дёшево не продавал. Желал себя с наилучшей стороны показать. Так что воровства за мной не числится, как на духу заявляю!
— Ладно, ладно, погляжу… там. А ты, как бумагу от меня получишь, езжай немедля. Да помни про халат!
— Всё будет в лучшем виде! — кинулся к выходу, но остановился. Странно посмотрел на Акима Евсеича и было заикнулся что-то спросить, но передумал, скрылся за дверью.
Кладбищенские жители