Казалось, Натали не замечала происходящего, бледная, бесшумным призраком ходила по комнатам.
— Натали, ты хорошо подумала? Я не буду тебя принуждать принять то или другое решение. У меня душа и разум между собой спорят и я… я сам не знаю как тут быть? Ведь вместе с графом приехал его дядюшка, а поскольку родителей молодого Немирова в живых нет, то… то это смотрины… можно считать.
— Батюшка, судьба дважды такие двери не открывает. Бог даст, будут у меня дети, у тебя внуки… И их жизнь будет проходить там, — она подняла глаза вверх, — или тут. — Кивнула на окно, за которым дворник выяснял банальную, всем надоёвшую истину:
— Токмо что всё собрал и вот! Нате вам! Чья это лошадь успела насрать? Ездют, тут ездют…
Натали захлопнула оконную створку.
— Да, конечно, бедности такой, как в моём девичестве нас ожидала, мы теперь можем не опасаться. Но я одним глазком подглядела другую жизнь, и если меня туда впустят — войду!
— Но я же вижу, ты сама не своя.
— Если сказать правду, то да, Алексей Петрович очень мне к душе. Да и с вами не хочу расставаться. Но, меня одолевают заботы, которые не позволяют душевному смятению взять надо мной верх.
Упаси Бог сделать неуклюжий первый шаг в те самые двери. А как там надобно? Сказать некому. И от того мне так волнительно.
— А граф Немиров? Тебе с ним жизнь коротать.
— Я жить хочу интересно, красиво, а не коротать долгие годы, хоть в сытости и довольстве.
Впервые за последние годы Аким Евсеич почувствовал себя старомодным, чего-то не понимающим человеком. Он полагал, что дочь будет рыдать и говорить, что любит Алексея Петровича и жизнь с не любимым ей не мила, а выходило, Бог весть что выходило! В растерянности, он поднял с кресла шляпу Натали.
— Вот и кстати. Эта шляпа из бронзового муара с золотым узором ещё в моде? Или я буду выглядеть в ней ни камильфо. Откуда мне знать? А знать надобно.
— Натали, это всего лишь шляпа. Конечно, гардероб это важно, но…
— Милый батюшка, шляпа — это изысканность, элегантность, возможность показать свой стиль и вкус. А от этого, как ты знаешь, зависит мой будущий статус и моя надежда на возможное в будущем высокое положение в обществе.
— Натали… — Аким Евсеич не находил слов.
— Да, конечно, душа моя болит и плачет, но сейчас я очень занята. Мне недосуг страдать и заламывать руки. Я потерплю. Ведь терпела раньше, в бытность супругой Кузьмы Федотыча? — Увидев, как дрогнули руки отца, Натали подошла к нему ближе, положила голову на плечо.
— Батюшка, милый батюшка, я очень тебя люблю. Ты ещё устроишь свою судьбу. Например, приедешь ко мне в столицу в гости и встретишь там прекрасную даму…
Родного дядю по отцовской линии графа Немирова Михаила Михайловича величали Михайло Николаевич. Аким Евсеич ожидал увидеть высокого, грузного с пышными бакенбардами господина, а на входе гостей уважительно встречал лощеный метрдотель, коего никогда прежде никто из местных здесь не видывал, и после громкого объявления имени и титула, провожал к племяннику и дяде Немировым.
Рядом с высоким и стройным Михаилом Михайловичем, его дядя Михайло Николаевич выглядел щуплым, маленьким подростком. И только бакенбарды были именно такие, как представлял заранее Аким Евсеич.
Натали присела в глубоком реверансе.
— Ну, будет, будет вам. Почти все приглашенные уже в сборе. Прошу вас, — и подал Натали руку. Она подняла глаза, и Аким Евсеич увидел в потемневших до глубокой синевы глазах дочери сверкающие бриллианты слёз. Яркий свет люстр переливался и отражался от её глаз, как от драгоценных сапфиров.
— Что вы, милочка, что вы? — в голосе Михайло Николаевича звучала неподдельная растерянность и почти отцовская нежность.
— Простите меня. Быть представленной вам… так волнительно, — почти прошептала Натали. Эта простая бесхитростная фраза, в купе с искренним взглядом её прекрасных глаз, произвели самое благоприятное впечатление.
Граф Михаил Михайлович через плечо дядюшки выразительно глянул на Акима Евсеича, еле заметно, чуть наклонил голову и приподнял вверх левую бровь, давая понять, что оценил момент по достоинству. Затем направился следом за дядюшкой и Натали к столу. Постепенно напряжение первого знакомства спало, и хотя Аким Евсеич все-таки держался на стороже, вечер прошёл к обоюдному удовольствию сторон.
Когда мертвецы приходят помыться